Я смотрю на жену, наверно, с иронией. Ксанка-старшая завелась, и теперь — уж это знаю точно — ничто не заставит ее умолкнуть, пока не выговорится. Я ем и временами бросаю взгляд на кровать, где лежит крошечное существо, и, чтобы подразнить Ксанку, спрашиваю…
— А сама она еще есть не просит? Ну, скажем: «Поджарь глазунью, только обязательно на сале?»
— Дурачок ты, Андрейка, — отвечает жена. — Она ведь весь мир еще кверху ногами видит.
— Яичница и кверху ногами такая же, — острю я, но острота моя повисает в воздухе. Жена слушает только себя. Да и слушает ли? Она переполнена радостью общения с этим маленьким комочком, и я с долей ревности вдруг начинаю понимать, что отхожу на второй план. Это маленькое существо, наше общее существо, теснит меня в сторону и все больше и больше захватывает воображение своей мамы…
Я давно съел все положенное и сижу, обхватив голову руками и глядя на жену. Она вдруг замечает меня и, переменившись в лице, спрашивает!
— Ты чего такой смурной?
— Слушаю. Тебя слушаю. И кажется мне, что ты об инопланетной жизни рассказываешь.
— Издеваешься?!
— Что ты, Оксанка?!
Я встаю, обнимаю жену. Мы идем к постели и ложимся рядом с маленькой Ксюшкой. Смотрим на ее курносый носик, собственно, и не носик, так, пуговицу, в которой по невнимательности сделали только две дырки из четырех, на черную челку над лобиком и поповский венчик таких же черных волос, на пульсирующее, будто сердце вышло на поверхность, темечко, едва покрытое редким пушком, и на совершенно белесые брови. Я подаю Ксюшке палец. Она цепко хватается за него и, пуская пузырьки, мурлычет, пытаясь что-то рассказать о своей жизни.
— А у меня сегодня заявку на книгу приняли, — выпаливаю я вдруг ни с того ни с сего, хотя весь вечер собирался сказать именно это.
— На книгу? Правда?! — радостно вскрикивает Оксанка и, обняв меня, целует. — Поздравляю! Вот здорово! А сможешь? Ведь ты сам говорил, что сделано так мало, что все еще впереди.
— Времени осталось с гулькин нос. В следующем году надо положить книгу на стол.
Оксанка хмурится. Вижу, как на ее высоком лбу растет упрямая складка и упирается прямо в нос с горбинкой — верный признак того, что жена прикидывает, как сказанное отразится на ее планах.
— А как же с отпуском? — на одном выдохе спрашивает она.
Не подумав, отвечаю:
— Придется потратить его на сбор материала. Поехать в Старый Гуж, посидеть в архивах, но зато…
Но «зато» жену уже не интересует. Она сразу сникает, отстраняется.
