Его мазохистское воображение показывало ему картинки, которыми он обречен любоваться до своего последнего дня. По запыленной горбатой улице спускается до остановки трамвая, подходит томатного цвета вагон, набитый человеческим мясом, и едет он в свое пароходство. Мелькают знакомые дома, знакомые вывески и киоски, даже если опустишь веки, знаешь, где едешь, что за окном. Тем же путем в положенный час — назад, в свои полутемные комнаты. Съедает бурый гороховый суп, фирменное блюдо жены, они перебрасываются фразочками, обозначающими общение. Супруга год от года все больше напоминает ему свою мать с ее блуждающей глупой улыбкой и словно отваливающейся челюстью. От скуки выйдя на галерею, он смотрит на захламленный двор, на чахлое деревце, под которым его соседи, два старика в застиранных майках, играют в нарды, неутомимо стуча кругляшками. Сквозь подворотню во двор доносятся гортанные южные голоса — мальчишек, внезапно ставших юношами, выманивает на улицы вечер.
Его захлестывала с головой глухая мстительная досада, ей нужно было найти мишень, чтоб вырваться наружу, излиться. Но надо ль искать, вот он сидит прямо напротив, московский родственник, с его невыносимой учтивостью, которая хуже любой враждебности. Чем заслужил этот господин, старше почти двадцатью годами, с его энглизированной сухощавостью, с белой щеточкой под ястребиным носом, чем заслужил он свою уверенность, свою удавшуюся судьбу, чужую женщину? — непонятно. Неужто только местом рождения? Какая в этом несправедливость!
Трех рюмок хватило ему, чтоб сорваться, чтоб чувства стали неуправляемы. Всё, что бродило в нем, вызревало, копилось в эти долгие годы, всё выплеснулось за две минуты. Он понимал, что несется в пропасть, но остановиться не мог. В каком-то дыму перед ним мелькали испуганное лицо новобрачной, бессмысленная улыбка тещи, брезгливая гримаска соперника и бледное дорогое лицо, не выражавшее ничего, кроме обидного сострадания.
Дождавшись утра, гости уехали, хотя собирались пожить недельку. Так много лет ее не было в городе, и вот — провела в нем чуть больше суток. Естественно, по его вине. Но это еще не все последствия. Та, кто со вчерашнего дня стала его женой, оказалась гораздо более чутким созданием, чем он полагал, — и все поняла. Попытки заслониться волнением, водкой, жарой не имели успеха. Его очевидное отчаянье в торжественный день, ее унижение и многолетняя ревность к сестре — все это стало взрывчатой смесью. Она объявила, что брак распался и он бесповоротно свободен.
