На этот раз его одиночество, которым он некогда дорожил как непременным условием выбора, стало для него неподъемным. Полгода вымаливал он прощение. В конце концов она уступила. От все еще теплящегося в ней чувства, от безысходности, от пустоты? Теперь она и сама не знала. Он и не спрашивал, был рад, что смилостивилась.
Перехожу теперь к главной части моих объяснений и оправданий, нужда в которых меня заставила предварить этот роман предисловием.
Читатель наверняка спросит автора: может он все-таки сформулировать свою излюбленную идею? Смешно приступать к такой работе, не зная, чем будет пульсировать книга.
Читатель, разумеется, прав. Я вознамерился доказать: чем более яркой вам видится жизнь, тем горестней она у вас складывается. Всем вам, кто просит ее даров, всем вам, кто ждет от нее откровений, уготована нелегкая участь.
Есть фразы, к ним не стоит прислушиваться, сколь бы эффектно они ни звучали. «Вставайте, генерал, уже утро, вас ждут великие дела!» Только откликнитесь на призыв, и попадете на эшафот или на остров Святой Елены.
«У жизни есть сокровенный смысл, и я обязан его разгадать!» — либо ты сам окажешься жертвой пророков, теологов, харизматиков, либо ты сделаешь жертвами тех, кто последует за твоей одержимостью.
Время от времени кто-то очнется, освободится от наваждения и неуверенно скажет, что летом следует заготовлять варенье, ну а зимою — пить чай с вареньем, но трезвые мысли живут недолго. Каждое новое поколение делегирует своих страстотерпцев, которые предъявляют счет и ждут, что жизнь его оплатит. Ожидание обходится дорого. Те, кто сильнее, ломают головы, те, кто слабее, ломают души.
Могут сказать, что ожидание — не только проклятие, но и надежда. Оно поддерживает надбытность и отворачивается от рутины. Конечно, когда оно затягивается, то ограничивает пространство. Зато растягивает и продлевает время. Только пройдя сквозь ожидание, приобретаешь вкус к жизнетворчеству.
Возможно. Но автор подозревает, что жизнетворчество — на поверку — возведение очередного мифа. Стоит ли миф (если он вырывается за пределы литературы) таких неокупимых усилий? Они обнаруживают не столько проявление твоей личной воли, сколько зависимость от среды — ее суждений, ее вердиктов.
Странное дело! Никто не вспомнит о скоротечности приговоров. Ну что за важность, каким ты покажешься двум выжившим из ума старухам и трем самодовольным юнцам? И вот поди ж ты! Нам все неймется.
Что же до знаменитых особ, которым гордыня и самосознание запрещают оглядываться на ближних, их миф творится в расчете на будущее. Хотя я не вижу великой разницы между оценками современников и высокомерным судом потомков. В конечном счете итог все тот же. Все, чем мы жили, будет осмеяно. На историческом циферблате реанимация вашего имени вряд ли продлится дольше минуты.
