И все же прошел немалый срок, пока он созрел для главного шага. Не признаваясь себе самому, он все еще ждал поворота судьбы, ждал неожиданной перемены. Эта мальчишеская страсть упрямилась, не хотела сдаться.
Но, видно, в конце концов — унялась. Великий день его жизни настал. И на торжественное событие приехала младшая сестра. Вместе с мужем — теперь он стал его родственником.
Герой наш украдкой к нему приглядывался. То был немолодой человек, впрочем, державший себя молодцом, что называется — в струне. Отменно воспитанный, очень учтивый, с благожелательной улыбкой, видимо, сильно влюбленный в жену. Время ее не обошло, она и подсохла, и малость поблекла, но все еще была хороша. Больше того, он обнаружил, что это усталое лицо, осунувшееся, потерявшее краски, стало ему еще роднее. Не слишком просто дались ей годы! Насколько площе и одномерней была его собственная биография.
Тут-то я подобрался к ответу: вот оно, главное событие — жизнь, прошедшая без событий. Чем не решающий поворот? И то, что это действительно так, автор знает не понаслышке. Он убедился, что громы и молнии значительно менее драматичны, нежели эта мертвая зыбь. Подобно тому, как угроза сильнее и действенней ее исполнения, как долгая пауза нас томит душным предчувствием катастрофы, как замысел полней воплощения, так все, что могло быть, но не состоялось, объемней и масштабней свершившегося.
А, впрочем, для особых поклонников события-вспышки я приготовил эффектную зарницу сюжета. Весь день мой герой с глухим раздражением (от этого оно только росло) мог наблюдать, как все довольны. Его нареченная вся лучилась, точно церковный купол на солнышке, наконец-то она его заполучила, закончилось ее стародевье. И склеротическая мать, уже не участвовавшая в жизни, будто прилепила к губам сладкую паточную улыбку — в этой пародии на существование, оказывается, случаются радости. Повеселела столичная гостья, счастливая счастьем своей сестры — возможно, младшая подсознательно чувствовала вину перед старшей и вот — освободилась от комплексов.
Ее несомненная удовлетворенность была особенно нестерпима. Похоже, она ни о чем не грустит. И уж совсем не грозит ей тоска, которая сейчас его точит. Он вновь посмотрел на сидевшую женщину, которая стала его женой, — вот, значит, всё, что может мне дать, что может мне предложить моя жизнь! С какой-то непостижимой ясностью он вдруг увидел свою судьбу — ее начало, ее завершение. Случится то, чего больше всего он так боялся на этом свете: весь век проживет на этой улице и сдохнет в доме, в котором родился.
