То был молчаливый, ушедший в себя, наглухо застегнутый малый. Писал он, чаще всего, многословные меланхолические баллады и драматические поэмы. Однажды он негромко признался, что тянет его к роману в стихах, он понимает, что только эпос может вобрать в себя нашу жизнь. Если стихи его умещались в несколько строф, он, точно стыдясь невольно обнаруженной слабости, нехотя говорил: "Это — подступ. Я их написал для разбега". Не слишком веселые монологи, странные, смутные, многозначительные, с явным мистическим подтекстом. Помню одно стихотворение, названное им "Силуэт", его завершали такие строки: "И кто ж из нас двоих — силуэт? Он ли, я ли? Не знаю".
Вести разговор с ним было непросто. Когда он отвечал или спрашивал, почти не смотрел в глаза собеседнику, взгляд его медленно блуждал по сторонам и вдруг застывал, словно уткнувшись в незримую стену.
В последний раз мы столкнулись случайно, за месяц до моего отъезда. Стояла горячая ранняя осень, с Каспия терпко тянуло моряной. Все было, наконец, решено — когда я блуждал по бакинским улицам, я будто прощался и с ними, и с прошлым, со всеми милыми сердцу призраками.
Так вышло, что Шумский шагал один. Брона почему-то с ним не было. Мы поздоровались. Я спросил:
— А где же Игорь?
Шумский нахмурился.
— Хворает. По-вашему, мы постоянно должны быть вместе? Это не так. Мы — не сиамские близнецы.
Я отшутился:
— И он и вы имеете право на личную жизнь. Это бесспорно. Как Ильф и Петров. Тем более, вы даже не соавторы. На всякий случай, прошу прощения.
Шумский сказал:
— За что вас прощать? Все мы подвержены стереотипам. Похоже, мы с Броном воспринимаемся как некое единое целое. Забавно. А в общем — закономерно. У нас коллективистское общество, коллективистское сознание. Ему присуще, ему соответствует коллективистское восприятие всех существующих отношений.
Потом без перехода спросил:
— Вы, говорят, собрались в Москву?
Я неожиданно для себя почувствовал смешное смущение. И с принужденной улыбкой кивнул, как будто сознаваясь в проступке:
— Да. Это так. Я понимаю, что это выглядит авантюрой.
Глядя поверх меня, он сказал:
— Ну почему же? Разве вы первый? Мы с вами молодые люди. В такие годы садятся в поезд и едут в столицу. Примеры известны. Надеюсь, что в ней вам будет приятно.
— Спасибо. Если мне повезет.
Он улыбнулся и бормотнул:
— "Если повезет". "Повезет"… Все-таки занятное слово. Вот бы понять, что в него вкладывают.
Я ощутил непонятную грусть и неуверенно отозвался:
