— Ну, и что скажешь?
Ульф Эрик Энг заложил ладони за затылок и вытянулся. Он был не очень высоким, но широкоплечим. Когда он снимал пиджак, то всегда засучивал рукава рубашки, обнажая сильные, крепкие руки.
Валманн не отвечал, углубившись в свои записи. Они остались в комнате для допросов, после того как Даг Эдланд покинул помещение. Допрос не дал никаких особых результатов, чтобы можно было привязать свидетеля к убийству, кроме того факта, что он находился недалеко от места преступления примерно в то же время, когда произошло убийство.
«Недалеко», «примерно»…
Оставалось только ждать, когда придут результаты вскрытия, которые могут дать что-то определенное, какое-то конкретное подтверждение подозрений, возникших у обоих следователей.
Конфронтация со свидетелем оставила у Валманна неприятное чувство, что они идут по ложному пути, несмотря на странное поведение Эдланда, возможные мотивы и его перемещения в ночь на пятницу. Этот человек сидел перед ним и позволял вешать на себя улики в убийстве, даже не пытаясь прибегнуть к какой-то достоверной защите, как будто подозрение в убийстве его совсем не касалось, а было чем-то обременительным, нарушающим его скорбь. Валманн не помнил, сколько дел об убийствах он расследовал и скольких подозреваемых убийц допрашивал. Но не было среди них такого, которого бы совсем не интересовало мнение полиции о том, виновен он или нет. Поведение Эдланда не производило впечатления искусной игры или стратегии. Наоборот, было очевидно, что нервы у него на пределе, а душевное состояние колеблется между истерическим возбуждением и коллапсом. Создавалось даже впечатление, что он вот-вот осчастливит их своим чистосердечным признанием. Однако вместо этого он настаивал на своей неправдоподобной — и даже компрометирующей его — истории о потере памяти в решающий момент. Валманн начал, сам того не желая, сомневаться в том, что человек такого склада, как Эдланд, и правда был в состоянии совершить столь зверское убийство и проявить необузданную ярость по отношению к женщине, в которую он, по его собственным уверениям, был влюблен. Впрочем, имеются примеры того, когда именно такие чувствительные типы в острой ситуации теряют рассудок и совершают убийства. Надо бы побеседовать с его психотерапевтом. Хотя у него обязательство хранить служебную тайну выбито, очевидно, золотыми буквами над диванчиком в кабинете.
— Он, черт возьми, ни в чем не оправдывается! — прокричал Энг в никуда. — Здесь нет никакой тактики, или же он самый бездарный лжец, с которым я когда-либо имел дело. Открывая рот, он каждый раз заходит все дальше в трясину, однако это его, по-видимому, ничуть не беспокоит. Либо он законченный идиот…
