Сношения Марии Николаевны с людьми были чрезвычайно разнообразны. В ее кабинете можно было встретить и учителей гимназии, и родителей учениц, и многочисленных знакомых ее. При квартире ее был пансион. В то время, когда я познакомился с М. Н., она уже ликвидировала его постепенно, но все же и после закрытия его одна, две ученицы оставались жить в семье Марии Николаевны.
Особенно близка была к М. Н. семья помещика Уфимской губернии Ивана Григорьевича Жуковского. В имении их Тюинск (Бирского уезда) М. Н. с дочерью нередко ездила на лето. Две дочери Жуковских, Лидия и Елена, учились в гимназии и жили в семье М. Н., как родные. Обе были очень красивы, младшая, Леночка, была писаная красавица с розовыми щеками, правильным носом и большими голубыми глазами, старшая, Ляля, — с оригинальными тонкими чертами лица, напоминающими английскую аристократку.
В семье Стоюниной жила также с 1875 г. немка бонна, Адель Ивановна Каберман, воспитывавшая Людмилу Владимировну, а потом ее детей и заведовавшая хозяйством гимназии. Членом семьи была также француженка Софи Рено (Raynaud), учившая с 1888 г. французскому языку пансионерок, а потом внуков Стоюниной и детей в детском саду при гимназии.
Вступление в оживленный мир семьи Стоюниной и ее гимназии было чрезвычайно привлекательно для меня, и для всех членов нашего философского кружка. Мы собирались в кабинете Марии Николаевны довольно часто для чтения докладов. Кроме постоянных членов кружка, выступали иногда с докладами и гости, например, художник Н. К. Рерих, в то время бывший студентом Юридического факультета. Студия у него была очень своеобразная: большой зал в два света с хорами. Хоры эти могли служить комнатою для студента. И в самом деле, на них жил несколько месяцев член нашего кружка, Ефим Иванович Тарасов.
Однажды мы всем кружком посетили студию Рериха и были чрезвычайно заинтересованы его искусством изображения доисторической жизни славян, составлявших вместе с природою одно целое, полное вещего, таинственного смысла.
Иногда наши вечера были посвящены не докладам, а слушанию игры Людмилы Владимировны на рояле или пению Любови Алексеевны Мальцевой, исполнявшей романсы и арии из русских опер. Я иногда выступал с импровизациею рассказов, мистических или страшных вроде Эдгара Поэ. На одном из вечеров появился бывший проездом в Петербурге известный историк Е. Ф. Шмурло (прежде он был два года учителем гимназии) и с большим искусством рассказал свою повесть «Симонетта».
