Неподалеку от них стояла группа богато одетых людей, которые терпеливо ожидали, когда глава колонии выберет себе товар.
Перед строем каторжан, опираясь на бамбуковую трость, важно и медленно вышагивал низенький, плотный человек в костюме из темно-коричневой тафты. Усы его злобно, презрительно топорщились, а глаза бросали быстрые, опытные, оценивающие взгляды на живой товар изпод широкополой шляпы. Он подходил то к одному, то к другому, открывал осужденным рты, брезгливо осматривал зубы, ощупывал ноги и руки, бросая сопровождавшему его
Коливьеру злобные реплики.
— Дерьмо! И вы еще имеете наглость предлагать их мне?! Предложите их акулам! И еще столько требуете! Да эти мерзавцы не выдержат здесь и пары месяцев! Тьфу, смотреть на них тошно!
Коливьеру отбивался, как мог.
— Губернатор Стэйз! Это все достаточно работоспособные люди. Уверяю вас, они принесут вам немалую прибыль.
— Ха! Точнее сказать — убыток. Я вашу подлую натуру знаю!
Суете дерьмо, а хвалите его, словно конфетку! Лучше купить негров — от них больше проку и обойдутся дешевле.
Но вот губернатор остановился возле Огла. Рослый, сильный ирландец понравился Стейзу. Он несколько раз ткнул тростью в сильное тело каторжанина и удовлетворенно хмыкнул.
— Пожалуй, пойдет. Сколько сдерете?
— Сорок, — поспешил с ответом Коливьеру.
Губернатор ожег капитана недобрым взглядом из-под густых бровей и медленно, словно выдавливая слова, произнес:
— Двадцать пять.
— Но сэр, — начал капитан, но Стэйз тут же сказал:
— Тридцать. — И добавил: — И ни фунтом больше.
По тону, каким это было произнесено, Коливьеру понял, что дальнейший торг бесполезен и, вздохнув, согласился.
Следующим был Майкил. Благодаря стараниям товарищей он достаточно крепко держался на ногах, хотя бледность еще не сошла с юного лица. Коливьеру, для приличия поторговавшись, согласился на цену, предложенную губернатором. Но при виде следующего Стейз презрительно скривил рот.
— Этого можете предложить на корм рыбам, да и те наверняка отвернутся!
— Тебя они бы слопали за милую душу!
Неслыханная дерзость!
Побагровевший от злости Стэйз подскочил к невысокому осужденному, на лице которого — как память о неспокойном прошлом — лежал ужасный шрам, спокойно гонявшему во рту соломинку. Нагло и дерзко смотрели его карие, чуть прищуренные глаза. Он не отвел их от налившихся кровью глаз бычьих глаз губернатора и тогда, когда тот рявкнул во всю мощь своих легких:
— Что ты пискнул?
— Я сказал…
