Пьер Лепти все еще рвался, но без прежней силы. Его голос звучал теперь как будто издалека, с какими-то странными влажными модуляциями. Он дышал короткими частыми вздохами и, слабея, повторял:
— Я человек… Я человек… Я человек…
Полицейский, видя мое нетерпение, бессильно развел руками.
Мало-помалу Пьер Лепти перестал шевелиться. Еще дважды он повторил «человек… человек…» едва слышным голосом и умолк.
— Ну вот, готово дело, я свидетель, — сказал толстяк и встал.
11
Судебный медик констатировал смерть. Все свидетели по очереди подписали зеленую бумажку, которую дал им толстый полицейский. Красивой девушке полегчало, ведь крови не было, у старикана был унылый вид, страшненькая все еще злилась, толстяк сразу ушел, забыв под стулом пакет с журналами, следом за ним вышли первый помощник, смотритель тюрем и вице-комиссар с помощником.
Полицейский пожал мне руку.
— Удачи, надеюсь, с матерью у вас не будет неприятностей.
Я пожал плечами, настроение было хуже некуда.
Миникайф я не сказал ни слова до самой машины.
Молча поехал, не отрывая глаз от пыльного света фар. Часы на приборном щитке показывали двадцать минут десятого.
— На тебя ни в чем нельзя положиться, — сказал я Миникайф, которая тоже не раскрывала рта.
Она заплакала. Ну вот, глаза будут красные. Моя мать наверняка это заметит.
