Напоследок пройдясь губами по жемчужно светящейся в наступившей темноте коже ее груди, Такайра поднялся, оделся и, откинув полог шатра, остановился на пороге, разглядывая сидящих вокруг костра своих людей, Рамоса с какой-то шлюхой на коленях и Далграна, робко протягивающего руку к раздаваемым Дариной тарелкам. Аппетитный запах жаркого из несчастного барана, которого наконец-то забили, и овощей щекотал ноздри. Хорошая еда и вино - рядом с Лохмачом лежал полный бурдюк - то, что нужно сейчас, чтобы заставить мозги работать, разогнав туман, который наводили на него ласки Мары! Он уже собрался выйти, когда ее шепот ударил, словно нож в спину:
- Спасибо... за все...
Такайра чуть повернул голову. Ответил холодно:
- Приходи к огню, женщина.
И вышел.
***
Они покинули городище через два дня, как и собирались. Спустя ещё два дня пути дорога побежала вниз - к морю. Между боками пологих холмов Гармского нагорья, поросших вереском и дроком, уже виднелись красные башни Изирима, увенчанные штандартами. В придорожных трактирах предпочитали пить не зуборастворительный рат, а более богатый вкусом хмельной диль или вино, которого было в избытке, ведь Крир располагался в полосе самого мягкого климата на побережье, идеально подходящего виноградникам.
Такайра ехал наравне с любовницей, иногда бросая на неё косые взгляды. Его злобный мышастый жеребец - Амок - чуял морской ветер и невольно ускорял рысь. Коршун придерживал коня. Мара, как всегда, не смотрела по сторонам. Поводья отпустила, позволяя Бризу держать ту скорость, какую он выбрал сам. Взгляд женщины был устремлен вперед, туда, где уже виднелась синяя полоса неба, упавшего на землю на уровне горизонта. Прилетевший ветер взметнул её волосы, принес йодный запах водорослей, мокрого дерева и специй, которые грузили в порту. Коршун увидел, как шевельнулись тонкие ноздри, раздулись хищно, как глаза загорелись кошачьим блеском. Мара подалась вперед, словно стремилась вывалиться из окружающей реальности, чтобы тотчас оказаться на морском берегу. Подаренный Такайрой платок был повязан на шее и полоса на горизонте, по мере приближения, становилась цветом подобной ему - сине-зеленое покрывало воды колыхалось внизу, косые лучи неяркого сегодня солнца иногда прошивали его простым орнаментом, на гребнях волн рождались и умирали кружевные узоры пены. Коршун засмотрелся на открывшуюся после поворота дороги картину, забыв о женщине. Вот она - свобода, колышется перед ним мерным дыханием чудовищного зверя, и, хотя и кажется спокойной, но дай срок - взметнуться свинцовые валы, с рокотом и рёвом уводя корабли на глубину, седые птицы пены станут разбивать груди об острые камни скал, слизывать розоватый песок, широкой полосой тянущийся в обе стороны от города. Никому и никогда не заставить море остановить мерные движения, которыми оно покоряет землю, лаская её плоть или урывая от неё куски.
