Чтобы нарушить молчание, Сали наконец произнес:
- Не мог же он так сразу умереть! Это еще надо выяснить.
Френхен сорвала лепесток дикого мака, приложила его к побелевшим губам отца, и листок слабо зашевелился.
- Он еще дышит! - закричала она. - Беги же в деревню за помощью!
Когда Сали вскочил, собираясь бежать, она протянула ему руку и позвала обратно.
- Не возвращайся сюда и не говори о том, что тут было, я тоже буду молчать, у меня ничего не выпытают, - сказала она, и лицо ее, обращенное к растерявшемуся парню, оросилось слезами. - Подойди, поцелуй меня еще раз! Нет, ступай, уходи! Все кончено навеки, нам не жить уже вместе.
Она оттолкнула его, и он покорно побежал в деревню. Ему повстречался незнакомый мальчик; он поручил ему позвать людей, живущих поблизости, и точно описал место, где нужна была помощь. Затем он в отчаянии удалился и всю ночь бродил по роще, в окрестностях деревни. Поутру он прокрался на пашню, чтобы разведать о состоянии Марти, и узнал из разговоров людей, вышедших ранним утром в поле на работу, что Марти еще жив, но лежит без сознания, и что все это очень странно: никто не знает, что с ним случилось. Только тогда Сали вернулся в город и укрылся в гнетущем мраке своего дома.
Френхен сдержала слово: она нашла отца в бессознательном состоянии только этого и могли добиться от нее, и так как на следующий день Марти стал поворачиваться и дышать, не приходя в сознание, и к тому же никто на выступил с обвинениями, то и порешили, что он в пьяном виде упал на камни, и не стали расследовать этого дела. Френхен ухаживала за ним и не отходила от него ни на шаг - разве только затем, чтобы принести лекарство от доктора или сварить себе жиденькую похлебку; она почти ничего не ела, хотя день и ночь была на ногах и никто не помогал ей.
Прошло около шести недель, пока к больному постепенно вернулось сознание; впрочем, он уже и до этого стал принимать пищу и чувствовал себя довольно бодро в постели. Но сознание, которое вернулось к нему, было не прежнее, и чем больше он говорил, тем становилось яснее, что он впал в слабоумие, и притом самого странного свойства. Он лишь смутно помнил о случившемся. Это было, казалось ему, нечто забавное и его не касавшееся; он беспрерывно смеялся, как дурачок, и был в прекрасном настроении. Лежа в постели, он удивлял всех нелепыми выходками, без конца сыпал бессмысленно веселыми словами, корчил рожи и напяливал свой черный шерстяной колпак на глаза и нос, который становился тогда похожим на гроб под черным покрывалом.
