— За стол, дети мои, — объявляет Херманн.
Завтрак близился к концу; говорили о будущем, о счастье, о прекрасном супружестве. Херманн рассказывал о своей жене, которая была моложе его на двадцать лет, когда он женился на ней, и все-таки умерла раньше него.
— Дочь моя, — сказал он, — мне приснилась твоя бедная мать, она принесла свежие цветы вот в эту салатницу, которая стоит на столе; сказывают, что видеть во сне сразу и цветы, и мертвецов — это может принести несчастье, да я-то не верю в такие глупости, добро пожаловать сюда моему дорогому привидению, когда оно того пожелает; оно всегда будет принято с радостью. Дети, я благословляю вас от ее имени.
Исаак и Анна преклонили колени.
— Да наполнит Господь Всемогущий, — продолжал Херманн, — зерном амбары ваши, а хлебом кладовые; пусть вино не иссякнет в вашем погребе, крепость в душах ваших и любовь в сердцах, и да хранит вас Христос. Аминь.
— Аминь, — повторили Анна и Исаак.
— Теперь, — сказал Херманн, — встаньте, сын мой и дочь моя, и поцелуйте друг друга как жених и невеста.
Впервые Анна коснулась своими чистыми губами губ Исаака, впервые он мог сказать: я прижал ее к груди своей. Окрыленный самым прелестным чувством счастья, он так и стоял, обнимая Анну, когда забытый всеми Браф одним прыжком кинулся от камина прямо на Исаака и придушил бы беднягу, если бы его яростную прыть не пресек Херманн, отбросивший пса ногой с силой, какая была только у него одного.
Исаак и Анна больше не обнимались…
— Если эта собака взбесилась, — в гневе сказал Херманн, — ее нужно убить.
— Нет, он не взбесился, нет, конечно, нет! — вскричала Анна.
Она подошла к Брафу, погладила его по голове, ласково приговаривая:
— Вот видишь, отец, он лижет мне руку, так что, разумеется, он не бешеный, и оставь его в покое.
Стоило только Херманну опустить занесенную руку, как Браф подошел к нему и с виноватой мордой принялся тереться о колени старика.
— Этого мало, — мягко возразил Херманн, — у Исаака, вот у кого надо бы попросить прощения.
Сграбастав пса за шею, он швырнул его к ногам молодого человека; но стоило Брафу только коснуться их, как он уперся лапами и изо всех сил начал пятиться назад.
— Ненавидит он меня не на шутку, — заметил Исаак.
Как тут вспылил Херманн!
— Он попросит у вас прощения, — вскричал он, — или я его убью.
Он ударил пса, Браф охнул, но по-прежнему упирался лапами и отворачивался.
— Опасно так его злить, — сказала Анна, — отпустите, отец.
Херманн отпустил Брафа;, тот вновь удрученно потрусил к очагу; там он тяжело рухнул на пол, завыл и посмотрел на-Херманна с немым упреком.
