Брабантские сказки - Шарль де Костер

Домбург — это маленькое поселение на западном побережье острова Вальхерен. Из всех своих собратьев, поселков Зеландии, столь неблагополучных по причине холмистого рельефа и беспрестанных наводнений, он один из самых несчастливых и подверженных бедам, кои несет стихия. Однажды его подчистую уничтожил страшный пожар; едва он успел возродиться из пепелища, как на него ополчилось море, поглотившее добрую половину его построек: ныне все они спят мертвым сном под песками; тогда Домбург отступил за дюны и там отстроился снова; все, что осталось от него в тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году, — это один длинный ряд опрятных кирпичных домиков, выстроившихся на главной улице, а их двери, ставни, косяки и поперечные балки затейливо расписаны серой, зеленой или красной краской.

Домбург — местечко курортное, зажиточные господа с острова, а часто и из других мест любят приезжать сюда, чтобы искупаться в водах Северного моря, Домбург предоставляет им пристанище в очаровательных постоялых дворах, окруженных деревьями и потому имеющих облик вилл. С вершины самой большой дюны виден весь остров Вальхерен, похожий на плывущий по морю букет.

Иозефус Херманн, родом из Гента, жил на главной улице поселения с дочерью Анной. Херманн принадлежал к той породе коренастых и крепких мужчин, которая так часто встречается в наших фламандских городах: ему, сильному и доброму, вполне подошло бы прозвание человека еще и благодушного. Сердить его, однако, было опасно: одного матроса, попытавшегося в его присутствии насильно поцеловать Анну, Херманн просто вышвырнул в окно. У шестнадцатилетней Анны были карие с золотым отливом глаза и белокурые волосы, а ее прелестные юные девичьи формы наверняка вызвали бы восторг воображения у алчущего красоты скульптора: кровь под тонкими тканями ее плоти струилась так нежно, что кожа всегда казалась будто подрумяненной лучом восходящего солнца.

Спутником Анны обыкновенно бывал Браф, большой белый ньюфаундленд. Какой-нибудь поэтической натуре под личиной Брафа, пожалуй, вполне могла пригрезиться очарованная душа, так задумчивы, глубоки и полны тайных мыслей были его глаза. Браф чуял врага там, где ни Анна, ни Херманн ничего не замечали; он изобличал его глухим рычанием, оскалом и неукротимым лаем; Херманн и Анна имели право приветить и полюбить только тех, к кому Браф подбегал и ластился: однако и отец, и дочь подчас не понимали, почему их пес выносит те или иные суждения; тогда Браф растягивался у камелька и там, положив на мощные лапы приунывшую морду, казалось, говорил: «Эх! Уметь бы мне говорить по-голландски, уж тогда я бы доказал им, что бедная псина лучше них разбирается и в людях, и в жизни вообще».