— О нет, не рано… два месяца… декабрь не в счет, а в марте в полную силу дает дудку… Первый признак — значит, весна наступает.
— Тем лучше, а то, это самое, по-стариковски не дождусь никак, — усмехнулся Пучков.
Он с некоторым удивлением смотрит на сияющее лицо инженера, поспешно переступает с ноги на ногу, что-то вроде соображая, и вдруг, сорвав с головы ушанку, скинув бушлат, бросил их на нары и сам рванулся на свое место. Там оказалось посвободней, и он повалился на спину, вытянул ноги. Бочаров постоял, все еще застенчиво улыбаясь, покосился на Пучкова, махнул рукой и пошел к столу, а я направился к параше.
Шепотом переговариваются сосед с соседом, а другие о чем-то горячо спорят, что-то доказывая друг другу, а кто уткнулся в книгу, не обращая внимания ни на какие споры, кто, опустив голову, сидит, задумавшись, а кто молча курит.
В предвкушении ужина двое затеяли такой разговор:
— Эту треску очистить от костей, залить водой, отмочить… и такая нежная…
— Ты видел говяжьи котлетки?.. Они делаются из парного мяса… Понял секрет?
— Нет, нет, это не то, друг мой, не то… У нас в Харбине позы китайские… кушал когда-нибудь? Нет? О, о, — тесто раскатывается, начиняется рубленым фаршем, зеленый лук… Когда вы их кушаете, — сок, чудесно!.. Большие, как ватрушки… А рыбу делают — ох, объедение. Но они все без хлеба едят…
— Понятно. А знаешь, картошка крахмальная, она белая. И хрустит немного… Эти двое сошлись на своей теме, судить мне трудно, но по всей вероятности, им по-своему мучительно.
В камере, остуженной во время прогулки, становится жарко, снова духота нестерпимая. Я наконец решился сделать, как другие: сложил в головах пальто, пиджак, рубашку и остался в брюках и в майке. Мне что-то не сидится на нарах. Подошел к столу, повернулся к двери и зашагал по узкому проходу между нар. Двигаюсь взад и вперед, от параши к столу, от стола к параше — восемь шагов туда, восемь обратно. На ходу оглядываюсь: улей лиц и все вроде смотрят на меня. Как-то не по себе.
Восьмой шаг, я поворачиваю к параше, и к ней только восемь и ни сантиметра больше, и опять восемь к столу, и опять — к параше…
А вон лежит Кондратьев. Какое у него лицо? Обыкновенное лицо: лобастый, большие глаза, ноздри широкие, тупой нос.
У кого-то читал, что тупой нос — признак простоты и доверчивости. Пучков говорит:
— Для меня на первом месте теперь такие, как Кондратьев: не норовит в сильные личности.
Как все просто и как чудовищно перепутано! Восемь шагов к столу… А теперь обратно к параше.
