В течение получаса они уже оседлали лошадей: Джейми — рослого гунтера, Лиззи — голенастую гнедую чистокровную кобылу по кличке Прозорливая. Погода пополудни прояснилась, и они могли сполна насладиться верховой прогулкой. Путь их лежал вдоль реки к замку, затем вверх по склону Уик-Хилла и через мыс к морю.
Дождь прекратился, и чистый ветер выветрил из головы Лиззи последние воспоминания о злосчастном завтраке. С Джейми было просто чувствовать себя счастливой. Ему хватало такта, чтобы понять, что она не расположена говорить об отце. Напротив, он изо всех сил старался ее развеселить, заставляя смеяться над своими остроумными замечаниями.
Поездка у них получилась спокойная и расслабляющая в отличие от шальных скачек прошлого. Он, как всегда, прекрасно смотрелся на лошади — возможно, даже лучше, чем прежде. Она тайком разглядывала его крепкие прямые плечи и спину. Своей статью он напоминал ей отточенный клинок. В четырнадцать лет он выглядел иначе. Сейчас при взгляде на него у нее внутри все трепетало.
— Расскажи мне еще о доме.
— Дом как дом. С крышей и дверью.
Это походило на игру в шары, перебрасывание односложными фразами. Они удивительно быстро вошли в игривый ритм детства. Хотя в детстве не было такого… Что же это было? Напряжение. Напряжение, граничившее с флиртом. Он достиг в этом настоящего мастерства со своими ленивыми улыбками и спокойными, пронзительными глазами, великолепными, опасными, волчьими глазами. Ей следовало быть начеку. Он ведь уезжал.
— Сколько времени ты там прожил?
— На самом деле нисколько. Я купил дом совсем недавно, когда в последний раз находился в Англии, поправляя здоровье. Просто не знал, что делать с деньгами, и решил… решил, что он очаровательный.
— Сентиментально.
— Да, это то, что отличает джентльмена, владеющего землей. К тому же мне импонировала идея, что я могу куда-то приехать как к себе домой, кроме дома приходского священника, который сейчас занимает мой отец и который ему придется покинуть, когда он выйдет на пенсию.
Кое-что осталось неизменным. Он никогда ничего не скрывал. Всегда честно и открыто говорил о своей жизни и своих надеждах. Он не старался представить себя не тем, кем был. Никогда. И это в нем ее восхищало.
Или нет…
Восхищало, но не побуждало следовать его примеру. Лиззи не имела намерения становиться такой, какой должна была быть в представлении других.
— А сад? Ты говорил о розах.
— Сад очень хороший, но очень старый. Боюсь, что за время моего владения он совсем запустел. У меня по-настоящему нет обслуги. Кроме управляющего мистера Таппера и его жены, которая следит за домом. Нет ни лакеев, ни горничных, хотя есть несколько… — он замялся, подыскивая нужное слово, — земляных рабочих. Землекопов, садовников и прочих.
