— Зачем ты хотела так порезать себе руки? Ведь так поступать с собой гадко.
— Потому что я не хочу жить. Говорю тебе — скоро будет новая большая полицейская революция.
— Да нет же, будет рюкзачная революция, — смеясь, ответил я, не представляя себе, насколько серьезна ситуация; фактически, ни у Коди, ни у меня не было этого чувства: по ее рукам следовало понять, насколько далеко она хотела уйти. — Послушай меня, — начал я, но она не хотела слушать.
— Неужели ты не понимаешь, что происходит? — кричала она, уставившись на меня своими широко распахнутыми, искренними глазами, пытаясь какой-то сумасшедшей телепатией заставить меня поверить, что то, о чем она говорит, — абсолютно истинно. Она стояла в этой кухне их маленькой квартирки, воздев руки-палочки в мольбе, пытаясь объяснить: ноги напряжены, кудри рыжих волос, ее всю трясло и передергивало, она то и дело сжимала лицо руками.
— Да это все дерьмо собачье! — заорал я — как вдруг у меня возникло то чувство, которое всегда бывает, когда я пытаюсь объяснить Дхарму людям: Алве, моей матери, родственникам, подружкам, всем, они никогда не слушают, они всегда хотят, чтобы я их слушал, уж они-то знают, а я не знаю ничего, я просто молодой тупица, непрактичный дурень, который не понимает всей серьезности этого самого, важного, очень настоящего мира.
— Полиция устроит облаву и арестует нас всех, и мало того — нас будут допрашивать целыми неделями и может быть даже годами, пока не выпытают у нас все преступления и грехи, что мы совершили, это целая сеть, она тянется во все стороны, они, в конце концов, арестуют всех на Норт-Биче[20] и даже всех в Гринвич-Виллидж[21], а потом доберутся до Парижа, и в конце все будут у них в тюрьме — ты не знаешь, это только начало. — Она вздрагивала от звуков в коридоре, думая, что фараоны уже идут.
— Ну почему ты не хочешь меня выслушать? — умолял я, но всякий раз, когда я это произносил, она гипнотизировала меня своими неподвижными глазами и ненадолго чуть ли не заставляла поверить в то, во что верила сама, — одной лишь тяжестью собственного упорства в том, что различал ее разум. — Но ты же ни на чем не основываешь свои глупые концепции и убеждения, неужели ты не понимаешь, что вся эта жизнь — лишь сон? Ну расслабься же и наслаждайся Богом? Бог — это ты и есть, дура!
— Ох, они уничтожат тебя, Рэй, я это вижу, они посадят всех верующих квадратов[22] и тоже проучат их хорошенько. Это только начало. Все это связано с Россией, хотя они никогда не признаются… И еще я слыаала что-то о солнечных лучах и о том, что происходит, когда мы все спим. Ох, Рэй, мир никогда не станет прежним!
