Моя жена в овчинном полушубке сидела во дворе на корточках и мыла колеса нашей машины, Генрих принял ее за большую гусыню, что уже само по себе было обидно, да к тому же он вскочил к ней на спину и оскорбил ее на свой гусачий манер.
Генрих затесался в похоронную процессию и гогоча уцепился за рясу священника, трое деревенских трубачей разошлись при исполнении псалма, так что похоронная музыка зазвучала как доморощенное липси, а я был приговорен к денежному штрафу или трем дням отсидки «за нарушение общественного порядка».
Вряд ли можно поставить мне в упрек, что я носился с мыслью сбыть Генриха, но он был подарком друга, и если уж я таковой принял, то должен был его сохранить, кроме того, я не знаю случая, когда кто-нибудь сказал бы другу, протягивающему ему подарок: «Оставил бы лучше себе».
Правда, мне известны случаи, когда неподходящий подарок друга, «к сожалению», падал с консоли или, «к сожалению», оказывалось, что его кокнули милые детки, но, увы, с Генрихом ничего подобного нельзя было проделать, даже передарить его не удавалось, как, например, анодированное ведерко для шампанского, подставку для салфеток, гонг, часы без циферблата или металлических такс, хвостами которых отрезают кончики сигар.
У нашей соседки была гусыня-одиночка, по весне она ходила в деревенском гусином стаде, клала оплодотворенные яйца, высиживала и растила гусят, а осенью опять становилась гусыней-одиночкой.
Я решил сочетать ее браком с холостяком Генрихом, отправился к соседке и, надеясь осчастливить ее (так же в свое время поступили и мои друзья), сказал:
— Матушка Мертен, я решил подарить вам своего гусака.
— Что ж, дело хорошее, — отвечала соседка, а я добавил:
— С одним условием, что вы его не зарежете.
Тут соседка ответила:
— А на что же он мне зимой-то сдался?
Я пошел к рыбаку, который держал целое стадо гусей, и сказал:
— Я дарю вам своего гусака, дядюшка Форкель.
Тот спросил:
— У него, верно, печень больная?
Я заверил его, что Генрих здоровехонек, а он отвечал:
— Почему бы мне и не взять его?
Тогда я сказал:
— Только при условии, что вы этого гусака не зарежете.
А он отвечал:
— Эдакая важная птица не про нас.
Я пошел на птицеферму нашего кооператива и сказал заведующему, что у меня есть гусак, который мог бы обновить кровь его стада, он объяснил мне, что для обновления крови ежегодно выписывает на свою ферму элитного гусака.
Я сказал, что за гусака дорого не возьму, что в конце концов отдам его даром, а птицевод отвечал:
