— Ты встал перед моим внутренним взором как ангел-хранитель, — сказал он, ибо так уж устроен человек: для воспоминаний ему необходим толчок.
Я запер гусака в сараюшку, но мой друг и его жена испугались, что там ему будет слишком одиноко.
— Тебе надо подыскать ему супругу, — сказала она, он добавил:
— Смотри, не вздумай его прирезать, кстати, гусака зовут Эммерих.
Я терпеливо все это выслушал, ведь в первый день Нового года сердце открыто для всего доброго, а я уже принял решение в новом году не злиться на дураков, не насмешничать и отвыкнуть в рассказах, которые я пишу, критиковать или окарикатуривать кого-либо, к тому же я обязался (правда, не вслух) не раздражать ни себя, ни своих соотечественников проповедями и наставлениями, словом, я хотел стать благонамеренным писателем.
Но жизнь не интересуется Новым годом и вообще людскими праздниками, она не идет но ровной дорожке, с нею, однако, надо дружить, надо помогать ей идти вверх, а тут уже поневоле начинаешь иронизировать и критиковать тех, что хотят всю свою жизнь простоять на месте.
Мне надо было поехать в город на заседание, и я попросил товарища Эмиля, который обхаживал наших пони, заодно покормить и гусака.
— Как звать этого стервеца? — спросил он.
Я не без робости ответил:
— Эммерих.
Эмиль заметил, что это неподходящее имя для такой дряни и перекрестил его в Генриха. Впрочем, для гусака наши разговоры значили не больше, чем для нас его гогот, ему было наплевать, зовут его Эммерихом или Генрихом.
Пришла весна, гусак стал озорным и заносчивым, а наши собаки, собственно говоря, излишними, ибо Генрих гоготом и криком возвещал приближение чужого.
Теперь я уверен, что случай с гусями на Капитолии не выдуман и недаром о нем говорится в книгах по истории, более того, я уверен, что гуси совершили еще и другие исторические деяния, да только суетные политики прошлых веков выгнали их из исторических книг в брошюрки по птицеводству.
К нам заглянула соседка, чтобы немножко со мной побраниться, а Генрих взлетел ей на голову; приехал мой издатель, тоже чтобы немножко со мной побраниться, а Генрих вырвал у него из рук желтый портфель с моей рукописью; явился участковый уполномоченный сделать мне внушение за то, что я не держу своих собак на привязи, а Генрих склевал пуговицы с его штанов, заправленных в сапоги, и мне пришлось пришивать их под надзором полиции.
Страховой агент хотел заключить со мною договор на гарантийное страхование, я спросил зачем. А Генрих тем временем вытащил жиклер из карбюратора и ослабил несколько гаек на мопеде страхового агента, тот сказал только: «Вот видите», и я заключил договор.
