12 января 86 г.
В ночь на 9-ое, с Павелецкого - в Тамбов, на областную предсъездовскую партконференцию. Вернулся сегодня в 5.30 утра, тоже поездом. Сама партконференция в пятницу и в субботу. Доклад скучноватый, слишком фактологический, порохоподобный и нарочито самокритичный. Но зато - прения. Горбачевское начало раскрепостило людей. Конечно, они готовились, конечно, они еще не научились говорить без бумажки. Но это уже совсем не то, что я слышал 5 лет назад в Рязани. Вырвалась наружу и смелость, и желание исправить, и осознать, и готовность покончить с безобразиями, и личное, как общественное. А многие - просто на уровне настоящего интеллигентского разговора, с анализом, с идеями и все - без оглядки на то, что скажет (или подумает) то или иное начальство: от души, но не для острого словца, не чтоб покрасоваться смелостью и откровенностью. Вот как быстро начинает сказываться горбачевская эра. И какие люди! Коммунисты..., возрождается звание коммуниста, им начинают дорожить... Доярка... все у нее есть, достижения, удои, прибавки, слава и проч. А она говорила о
реформе школы и о том, как приучает ребят у себя на ферме соединять учебу с трудом... и как надо это делать... или «обобщает опыт», сама, молоденькая деревенская девка. И вообще, женщины среди выступавших выглядели сильнее, искреннее, задиристее.
Я понимал, что мне нельзя не выступить. Посажен был рядом с председательствующим. Всюду меня пропускают вперед, всем видно, что я «главный» \ (несмотря на то, что в составе делегации на конференцию - министры и проч. тоже из \ Москвы). Кстати, я не очень себе уяснил, что «я главный», когда Разумов (первый зам. ( оргпартотдела) звонил мне: тебя, мол, посылают в Тамбов. Но, видимо, Подольскому было это сказано, что я не только зам. зав. Отдела, но и кандидат в члены ЦК и, прежде всего, в этом качестве к ним послан. И когда председательствующий назвал меня для выступления, упоминание о моих «регалиях» вызвало шорох. Ибо я, собственно, единственный из 800 участников конференции был «из состава ЦК».
В ночь перед выступлением волновался... (впрочем, не то слово). Я никак не мог определиться - о чем же говорить мне, международнику, в этой среде, людям, которые заняты жизненными, практическими, конкретными делами и так по-новому и квалифицированно говорят о своем деле. В уме набросал вечером хоть какую-то «связь» с уже сказанным на этой трибуне.
Но как всегда, с фронта еще, - когда уже совсем «вступаешь в дело» и обратной дороги нет, наступает холодное спокойствие, все нервы умолкают и - полное владение собой, свободное и на вид уверенное. Рассчитывал минут на 12-15, проговорил - 22 минуты. Слушали замерев. Но это не очень показательно: провинциальная публика доброжелательная и благодарная. Более верный показатель - собственно ощущения, что «контакт с аудиторией» возник сразу и сохранился до конца.
