— Еще не все… сегодня… когда я гнала сюда уток, повстречался мне Потапович и говорит: «Я стар, Марья Ивановна, и глуп, и непригож, и не гожусь вам в мужья, а все-таки люблю вас, отыскал вам жениха, и барин приказал завтра вечером перевенчать вас… знаете Фомку-дурачка, что пасет господских свиней; правда, он не пересчитает на руках пальцев, зато человек молодой; готовьтесь к венцу».
— Да он пугал тебя, — сказал Петрушка.
— Ох, нет! Еще вчера барин приказал выстричь и вымыть Фомку и дать ему новую рубашку… Весь двор удивлялся, за что такая милость к этому дураку… А теперь я знаю… я не переживу своего несчастия!..
— Нет, Маша! Нет, быть не может, чтобы эти ясные очи, черные косы, белая грудь, это сердце, такое доброе, которое так меня любит… чтоб все это досталось неумытому дураку… он — это животное, станет ласкать тебя, станет целовать тебя… нет, Маша, этого быть не может!..
— А будет!.. — едва слышно сказала Маша.
Молчание.
— Послушай, — говорила Маша, — ты любишь меня, и я люблю тебя более всего на свете; нам еще можно спастись, нас никто не разлучит… послушай меня…
И, притянув себе на грудь Петрушку, она что-то стала шептать ему.
Петрушка пришел домой веселее, спокойнее; необыкновенная радость блистала в глазах его.
— Тебе лучше, Петрушка? — спросил Медведев.
— Лучше, барин, я совсем здоров.
На другой день рано поутру, чуть стало солнышко показываться из-за леса, Петрушка, с охотничьею сумкой за плечами, с ружьем в руках, был уже в роще Чурбинского на берегу реки; немного погодя пришла Маша. На ней была белая, шитая шелком рубаха, завязанная красною лентою; косы лежали на голове черным венком и между ними блистали осенние белые астры…
— Хороша твоя невеста? — сказала Маша, подходя к Петрушке.
Петрушка бросился целовать ее.
— Погоди, Петрушка, не целуй меня: станем молиться богу, чтоб он не разлучал нас и в будущей жизни…
Они упали на колени и тихо молились; в речном тростнике пела пеночка… Солнце величественно выходило на небо. Село начинало пробуждаться.
Помолясь, Петрушка подошел к Маше, обнял ее, и уста их слились долгим поцелуем.
— Слышишь, — говорила Маша, — они просыпаются, они придут сюда — и все пропало! Поспешим, моя радость: там нас не разлучат. До свидания!..
Она стала на колени и распахнула рубашку на полной груди своей.
— Смотри же, мой милый, стреляй прямо в сердце, вот оно, вот бьется, стреляй сюда, а как я умру, и сам за мною скорее: без тебя мне будет скучно и минуту… Ах, как весело умереть от твоей руки!..
