Маша обняла Петрушку, склонилась головою к нему на грудь и тихо плакала.
— Бог с тобою, моя горлица, успокойся: все будет хорошо…
Маша покачала головою.
— Садись вот здесь, — продолжал Петрушка, — здесь будет покойнее… Господи! Ты босая!.. Теперь холодна осенняя роса, холоден мокрый речной песок… возьми мою шапку, положи в нее свои ножки, пусть отогреются…
— И вспомнить страшно, как рассердился барин, получа письмо от твоего барина. Это, говорит, насмешка; меня обидели и еще сватают мою девушку за урода, который публично желал мне подавиться куликом. Кричал, кричал, ругался, а после и говорит: «Да у меня для Марьи есть жених получше этого сорванца, я ее сделаю счастливою, позвать ко мне Машу!» Я пришла ни живая ни мертвая. «Послушай, Маша, — сказал барин, — я давно хочу наградить тебя за службу и составить тебе партию. Потапович, наш приказчик, очень желает на тебе жениться; я, с своей стороны, согласен… Что же ты молчишь?» — «Помилуйте, барин, — сказала я, — у приказчика дети от первой жены старее меня; мне Потапыч годен в отцы, а не в мужья». — «Дура!.. а богатство его разве ничего не значит?» — «Богатство пусть останется при нем, мне ничего не нужно!..» — «Ого-го, сударыня, так вам прикажете выписать жениха из губернского города?..» — «Будьте милостивы, — сказала я и бросилась ему в ноги, — не разлучайте меня с Петрушкою, или за ним, или ни за кем не буду замужем…» Как он толкнет меня ногою!.. прямо в лицо! как закричит… Я и света невзвидела… «Так и ты заодно с моими врагами! Они и тебя, знать, подкупили на мою обиду. Вот я тебе сам отыщу жениха, а до времени… Гей! Потапович! сейчас с нее долой панское платье да в черную работу». Обрадовался Потапович этому приказанию. «Помните, Марья Ивановна, — сказал он мне, — вы говорили, что я не умею обходиться с девушками — вот увидим. Пока отправляйтесь варить для работников галушки, да поворачивайтесь проворнее! я человек сердитый, знаете, от старости: берегитесь, отеческое наказание у меня в руках», и он, улыбаясь, посмотрел на свою длинную палку. Трое суток варила я галушки, носила воду тяжелыми ведрами, мыла чугунную посуду… От непривычки работа валилась из рук моих, сердитый Потапович за всякую безделицу без милосердия меня наказывал… Вчера я нечаянно опрокинула огромный горшок кипятку и — вот видишь — совсем обварила себе левую руку… Меня все-таки наказали и до выздоровления заставили пасти господских уток…
— Бедная моя Маша! — шептал Петрушка, целуя ее больную руку.
