— Не растение, а прям философский камень. Кого лечит, а кого калечит, — заметил я.
— Точно, — согласился Мара. — Поэтому мандрагору и наделяли душой и характером. К одним она якобы благосклонна, к другим враждебна. В этой связи есть одна интересная легенда. Тот, кто вырвет растение из земли, обязательно умрет в страшных муках. Согласно этой легенде, в момент смерти мандрагора издает пронзительный крик, и тот, кто услышит этот крик, не в силах его вынести. Поэтому рекомендовалась следующая технология: к растению необходимо было привязать собаку, отойти подальше и бросить псу мясо. Собака кидалась за угощением, вырывала растение из земли и… умирала в агонии.
— Занятная технология, — заметил я. — Очень гуманная.
— И что? — подал голос Кислый. Он уже успел высосать половину бутылки своего портвейна и теперь выглядел изрядно осоловевшим, но при этом оставался серьезным. — Ты, это… будешь привязывать собаку… к растению?!
— Не стоит верить всему, что в легендах говорится, парень, успокоил его Мара. — Надеюсь, мы обойдемся без этой, как справедливо заметил Гвоздь, антигуманной техники.
— И как? Как ты будешь… это… ее доставать? — Кислый, видно, и в самом деле побаивался крика растения, от которого можно спятить, а то и в ящик сыграть.
— Не волнуйся, — сказал Мара, теряя интерес к этой теме, как-нибудь выкопаем. Главное — ее найти. — Он глотнул вина, поднял на меня глаза, спросил: — Ну так что, Гвоздь, едем?
При кажущейся простоте вопроса, который прозвучал так, словно речь шла о пятиминутной прогулке по парку, в нем скрывалось напряжение и даже воля. Это было как раз то слово, та фонетическая информационная структура, которая способна влиять на реальность. Трансляция воли, как выразился бы наш уважаемый философ. В комнате стало тихо и напряженно. Кислый аж рот раскрыл в ожидании моего ответа. Он таращился на меня, не смея произнести ни звука. В его стакане мелко подрагивал густой и черно-красный, как запекшаяся кровь, портвейн. Чуть прищуренные глаза Мары, не моргая, следили за моей реакцией, словно он хотел проникнуть взглядом сквозь мою черепную коробку и прочитать ответ на свой вопрос раньше, чем я его произнесу. Я вдруг заметил, что его верхняя губа покрылась испариной.
— Ка-зах-стан… — произнес я по слогам, удивляясь, как сочно звучат фонемы в натянутом, словно резина, пространстве комнаты.
Ветер снова бухнул в окно пригоршней небесной воды. За периметром этого шаткого убежища, которое я называл своим домом, уют и защищенность заканчивались, стихия заливала реальность холодной влагой, месила дождь, ночь, хлипкий свет фонарей и одиночество в единую мерзкую массу и гнала этот студень по безлюдным улицам города. Оставь дверь незапертой, и стихия войдет и оккупирует дом… А в это самое время где-то над бескрайней степью, догоняя горячее оранжево-красное солнце, нисходящее в расплавленный горизонт, неторопливо и величаво, как и подобает царской персоне, парит, ловя раскинутыми крыльями теплые восходящие потоки, властелин степных небес — орел, или беркут, или кто там у них летает?..
