— Ничего, она сама устроится, — сказал Кинтерос. — Правда, ты устроишься? Всего на два-три дня.
— У меня же тут Рыжий, он будет меня развлекать.
— Она, если захочет, все тебе объяснит, — сказал Кинтерос и сразу стал прощаться. Он и женщина вышли в обнимку, не торопясь, хотя дождь мочил ее волосы и портил прическу.
Теперь Кинтерос исчезает до конца воспоминания; в этот неподвижный, единственный дождливый вечер женщина выбирает место, где ей поставить кровать, и руководит Рыжим, который освобождает маленькую комнатку с западной стороны. Когда спальня приготовлена, женщина снимает плащ, надевает пляжные туфельки; она ставит поудобнее лампу на столе и, настраивая всех на иной стиль жизни, разливает вино в три стакана, раздает карты и, приглаживая влажные волосы, старается все объяснять одними улыбками. Сыграли партию, потом вторую, доктор начинает понимать лицо Молли, ее голубые беспокойные глаза, замечает жесткость широкой нижней челюсти и легкость, с какой ее губы изображают веселье и тут же принимают прежнее выражение. Все трое что-то едят и опять пьют, женщина прощается, готовясь отправиться спать; Рыжий подвигает свою кровать к двери ее спальни и ложится с ружьем на груди, свесив одну ногу до полу и шаркая пяткой, чтобы Диас Грей знал, что он не спит. Потом они снова играют в карты, пока она, перепив, не роняет несколько карт, которые ей сдал Рыжий, роняет, просто разжав пальцы, но так решительно, как если бы швырнула их на стол, — дает понять, что больше играть не будут.
Рыжий встает, собирает карты и бросает их в огонь. Теперь остается одно, думает доктор, приласкать Молли или заговорить с ней, придумать и высказать что-то изящное, но с намеком на любовь. Протянув руку, он касается ее волос, отодвигает прядь от уха, потом отпускает, потом опять приподнимает. На стол ложится тень приклада, Рыжий держит ружье за дуло. Диас Грей приподнимает прядь и отпускает, всякий раз воображая нежное прикосновение, которое чувствует женщина, когда прядь падает ей на ухо.
Рыжий что-то говорит над их головами, машет ружьем, отчего тень приклада движется; он повторяет имя Кинтероса, повторяет снова и снова одну и ту же фразу, придавая ей то более определенный, то менее внятный смысл, в зависимости от того, глядит Молли на него или опускает глаза. Ружье ударяет Диаса Грея по запястью, прижимая его руку к столу.
— Так делать нельзя, — кричит Рыжий.
Диас Грей опять отодвигает прядь, хотя едва может шевелить пальцами; Молли поднимает обе ладони ко рту, скрывая зевок. И тут Диас Грей, ощутив боль в запястье, думает, уже перестав играть прядью, что, возможно, это перелом. Женщина кладет ладони на грудь каждого из двоих мужчин. Рыжий опять садится на табурет возле погасшего камина, а Диас Грей поглаживает свою руку, боль по которой поднимается вверх, потом прикладывает ноющую ладонь к губам Молли — они ускользают, противятся и приоткрываются. Тут наступает миг, когда доктор решает, что убьет Рыжего, — и он опускается до того, что прячет на голый живот под сорочкой нож для чистки рыбы и начинает прохаживаться перед горбуном, пока холодное лезвие не согревается. Пока Молли не подходит поближе, и — то у двери, то в одном из углов комнаты — раскрывает объятия, лепеча, что она сама виновата, и намекая на роковую, таинственную судьбу.
