Метагалактика 1995 № 1 | страница 42

Сергей выскочил под открытое небо. Мелкий дождь освежил его разгоряченное лицо. На руке висела оторванная иссохшаяся человеческая кисть. С ужасом и отвращением он стряхнул ее, споткнулся обо что-то и упал на груду досок. Последнее, что ему запомнилось из событий той кошмарной ночи — это лай сторожевой собаки, бегавшей где-то наверху, у края котлована…

Лишь к вечеру следующего дня он пришел в себя. Он лежал на больничной кровати. Гудело в голове, по всему телу ныли ссадины и синяки. А еще через день, когда он окончательно поправился, к нему в палату явился милиционер. Оказалось, Вадик пропал. Родители заявили в милицию. Пришлось поведать о вечернем походе в подвал, ну и приврать кое-что, конечно. Не рассказывать же об оживших скелетах! Так недолго и в психушку угодить.

Труп нашли через неделю. К тому времени Сергей уже выписался из больницы. Вадика откопали из-под завала. Авторитетная комиссия заключила, что на него обрушился потолок.

В последний путь Вадика провожали сокурсники из ПТУ. Сергей шел за гробом мрачный и молчаливый.

— Шестой… — многозначительно шептали у свежевырытой ямы.

Сергей вспомнил о монете почему-то именно в тот момент, когда гроб опускали в могилу. Побледнев, он торопливо сунул руку в карман куртки…

Вместо монеты явился на свет какой-то глиняный черепок. Сергей его отшвырнул, словно это была ядовитая змея.

Замирая от гордости, Гинго шел за Астиальдой. Это было нечто неслыханное. Императрица пригласила его, презираемого всеми шута, в свои уединенные покои!

Астиальда была молода и ослепительно красива. Гинго она казалась самой прекрасной женщиной из всех, какие были во дворце, а было их тут немало. Муж Астиальды — император Олеарии и повелитель одиннадцати королевств, могущественный маг Гомбарум, был большим поклонником прекрасного пола. Девушек свозили к нему со всех концов империи, причем для службы при высочайшей особе отбирали самых красивых. Они служили горничными, танцовщицами, музыкантшами, певицами; многие из них были наложницами Гомбарума. Выбор имелся превеликий; при виде стольких ножек, талий, плеч и хорошеньких мордашек впору было совсем потерять голову, но Гинго оставался верен своей госпоже.

Видеть ее приходилось ему нечасто — только на пирах или во время ее прогулок по аллеям дворцового парка. В эти минуты в Гинго словно вселялся какой-то сумасшедший бесенок. Он начинал прыгать, кувыркаться, хохотать, свистеть и кричать, подражая голосам зверей и птиц, а то вдруг набрасывался на других карликов и принимался их толкать и колотить, вызывая в толпе шутов невообразимую суматоху. Императрица замечала Гинго и милостиво улыбалась ему. Однажды, когда он ее очень рассмешил, она даже позволила поцеловать себе руку. Рука ее, унизанная перстнями, была холодна и бела, как снег. Гинго потом целый месяц ходил шатаясь, закатывал глаза и мечтал умереть у ног своей госпожи за ее единственный взгляд. О, это была бы сладкая смерть! «Астиальда, я люблю тебя…» — шептал он вечерами, отходя ко сну, и просыпался наутро с теми же словами, рисуя в воображении пленительный облик, улыбку и глаза, сверкающие, как две голубые льдинки в морозный солнечный день.