— Да это же челн! — презрительно сказал он.
— И верно! — вскричало хором несколько голосов, и все стали повторять загадку, ахая от удивления.
— Аааа! Еду, еду, ни дороги, ни следу… понятно, на воде… Коня гоню кнутом… стало быть, воду веслом… ааа! И в самом деле челн!
— Демьян, ты почему мне тишком не сказал, что это? Сказал бы, так я бы угадала! — вполголоса упрекала Ганулька парня.
— Ладно, я другую скажу.
Он опять надул щеки, откашлялся и начал:
Полон хлевец
Белых овец,
Один баран блеет…
Договорив, он нагнулся, как будто хотел поднять с пола орех, и шепнул на ухо Ганульке:
— Язык!
— Язык! — крикнула девушка среди всеобщего молчания.
— Аааа! — удивлялись все снова. — Правильно! Так и есть! Правильно! Вот умница! Такая молоденькая и такая умница! Только не надоумил ли тебя Демьян? Скажи, Демьян, говорил ты ей или не говорил? Правду скажи!
Девушка, покраснев, как пион, спряталась за кудель и подняла на хитроумного парня молящий взгляд.
— Не говорил! — выкрикнул Демьян. — Брешете! Ничего я не говорил…
И словно желая отвести бурю новых вопросов от себя и от девушки, в которую, видно, был влюблен, он поспешно прибавил:
— Хотите, еще одну загадаю?
Лукавая усмешка раздвинула его толстые щеки, черные глаза искрились смехом.
Маленькая, черненькая,
Всю колоду ворочает…
— Ну, что это? — спросил он, зажимая ладонью рот.
Настуля, широко ухмыляясь, разинула беззубый рот и замахала на, него руками:
— Ох, чтоб ты скис с этакой загадкой! Ох, да уж сколько раз я эту загадку слыхала! Это же — блоха!
Едва разжимая губы, закрытые рукой, он невнятно пробубнил:
— И то. Блоха!
А поверх его большой руки смеялись блестящие, черные, как угли, глаза, с торжеством поглядывая на хохочущих девушек. Другой рукой он тайком обнимал Ганулькин стан, стянутый синей кофтой.
Прохожий сидел возле замолкшей Еленки и внимательно, с жадным любопытством слушал загадки и сопровождавшие их шутки. Упершись руками в колени и подавшись всем телом вперед, он улыбался — сначала слабо и неуверенно, потом все шире и, видимо, наслаждаясь… Всякий раз, когда у печки выкрикивали загадку, он утвердительно мотал головой; тому, кто поглядел бы на него в эту минуту, могло бы показаться, что все, о чем говорилось в хате, было ему давно известно, но позабылось, а теперь вставало в его памяти, упорно и неотступно, ведя за собой рой воспоминаний. Однако никто сейчас не обращал на него внимания, а вскоре он и сам перестал улыбаться и снова обратился к своей соседке.
