Если же человек, которого я вижу впервые, пациент другого врача, расстроенный тем, что ему приходится менять психоаналитика, приходит, чтобы выяснить, а подойду ли я ему, я должен отнестись к нему строго, сурово, без капли сострадания, предстать перед ним этакой говорящей каменной стеной. А если ко мне приходит не пациент, но его (ее) отец, как, к примеру, мистер Уидмер, который знает, сколь высоко стоит он в этом мире, и сомневается в том, а отдавать ли ему дочь в лапы незнакомца, пусть тот и психоаналитик, я играю совсем другую роль. Он привык к бизнесменам, которые улыбаются, когда чувствуют насмешку, но для него внове доктор, который видит сквозь маску внешнего спокойствия. Еврей, грек, итальянец вопил бы, отчаянно жестикулируя, окажись его дочь в таком состоянии. Уидмер говорит ровно, безо всяких эмоций. Хотелось бы мне знать, какой у него при этом пульс. Не отказался бы я и взглянуть на его энцефалограмму. Он льстит мне, говорит, что пришел ко мне, прочитав мою статью. Могу ли я ему верить? Где-то в подсознании он считает ниже своего достоинства о чем-то меня просить. Его дочь обесчестила себя. У нее ужасная бессонница. Она потеряла контроль над собой, которым так горды англосаксы. По силам ли мне с помощью фрейдистской магии добиться того, что отец и мать вновь сочтут ее достойной себя?
В три минуты Уидмер показал, что он адвокат, который на самом деле совсем не адвокат. Не Кларенс Дарроу, завораживающий присяжных. Он — бизнесмен, который зарабатывает деньги, вновь и вновь переписывая контракты, меняя лишь имена, пункты, условия. Ему не потрясти Верховный суд новым толкованием какого-либо положения конституции, однако его так и тянет к уголовному законодательству, и связующая ниточка для него — армянин, которого он почитает за настоящего адвоката! А потом, еще через несколько минут, он выдает себя, ибо мысленно, а где еще прелюбодействует человек, как не в мыслях, он любовник своей дочери и пастор — жене. Впрочем, мне до этого дела нет, разве что поможет мне в общении с дочерью.
Я вышел в приемную, чтобы впервые увидеть Франсину Уидмер.
— Добрый день, — она поднялась с кресла.
Высокая, почти с меня ростом, светловолосая, с нестандартным лицом. Интересно, подумал я, а как объясняет ее отец восточный разрез глаз дочери? Дальним родственником? Мутацией?
— Рад познакомиться с вами, — я пожал ее руку. — Пожалуйста, заходите.
Она смотрела мне в глаза. Я счел это добрым знаком.
