От движений его руки член наполовину поднялся.
— Если хотите, я сделаю это сама.
Может, сработает.
Он улыбнулся. Подозрительно, но улыбнулся.
— Никаких сюрпризов?
— Обещаю.
Пока он развязывал меня, член его вновь опал. Придется через это пройти, подумала я. Лучшего варианта нет.
Я сняла кафтан через голову, выставив свое тело на обозрение. В кистях начала восстанавливаться циркуляция крови. Думай об этом, как о шахматной партии. Я взяла его член в руку и стала поглаживать. Он тут же встал, чуть под углом, точь-в-точь как в тот момент, когда я отвернулась от окна. Левой рукой я обхватила мошонку, поддерживая член снизу, правой продолжала поглаживать.
— Нормально? — спросила я.
Он кивнул.
Найди нужный темп и сохраняй его.
Внезапно он вырвал член из моих рук.
— Ты хочешь, чтобы я кончил.
— А разве вы хотите не этого?
— Ложись!
Ножницы на туалетном столике. Смогу я вонзить их в него достаточно глубоко, чтобы он умер? Если рана будет не смертельной, он может вырвать ножницы и убить ими меня.
Я закрыла глаза. Не закрывайте глаз, запомните что-нибудь, чтобы потом описать его. Маленькая татуировка на правой руке, почему она такая маленькая? МЭРИ. Ни стрелы, ни сердца, просто МЭРИ.
Я вновь закрыла глаза, когда он взгромоздился на меня, думая о фильме, который видела год назад. Тогда, сидя в кинозале, я тоже закрыла глаза при сцене изнасилования, такое она вызвала у меня отвращение. Потом я почувствовала, как вошел в меня его член, задергался вперед-назад, и постаралась представить себе, что это не мужчина, а что-то неживое, машина. Это займет лишь минуту. И все кончится, кончится, кончится. Мои глаза открылись, случайно, на долю секунды, и я увидела его лицо.
Страшное, перекошенное невыносимой мукой. Только злой насмешник мог бы сказать, что этот человек получает удовольствие.
Я не почувствовала его оргазма, но, когда открыла глаза, он стоял у кровати со съежившимся членом.
Все позади, слава Богу, все позади.
За долгие годы моей практики многие сотни клиентов после вопроса: «Расскажите, как это случилось?» — начинали убеждать меня в том, что им недоступна членораздельная речь. Для большинства людей язык, что мешок, набитый словами, и они вытрясают их из него в надежде, что некоторые соотнесутся со своим значением, позволяющим достаточно ясно выразить мысль, которую они хотят донести до собеседника. Франсина Уидмер, наоборот, старалась найти нужные слова. Если ей казалось, что какой-то фразе недоставало точности, она ее переиначивала. Мозг ее уподоблялся скульптору, работающему над мраморной глыбой: отсекал все лишнее, дабы осталось совершенство. Когда клиент первый раз излагает мне свою историю, я всегда слежу за его или ее лицом. Нервный тик, полный отчаяния взгляд порой могут сказать больше, чем сам рассказ. С Франсиной Уидмер я мог сосредоточиться только на словах. Слушая ее, я начал восхищаться содержимым ее головы.
