Лещь, не отрываясь от книги, произнес:
— Ты знаешь, Миша, а ведь я так и не активизировал вышки. Помнишь, я сказал, что пора кончать, что все равно лес заберет свое, помнишь? Я ведь ерунду тогда говорил, ничего не соображал, совсем свихнулся от страха. Безмозглый я дурак! Ну зачем я оставил вышки?
Михаил промолчал. Он не знал, что сказать.
— Кроме меня и вас здесь никого нет (Михаил удивленно поднял брови). Никто не поставит активаторы в нужное положение. Никто! И город рухнет…
Лещь захлопнул книгу, бросил на полку и, упершись локтями в колени, с силой провел ладонями по лицу.
— Все образуется, — сказал Михаил. — Ты просто устал. Ты боишься. Завтра же мы найдем эти вышки, и ты все сделаешь, хорошо?
— Хорошо-то хорошо-о… — Лещь спустился с лесенки, сложил ее и прислонил к полкам. — Только… — Он неуверенно посмотрел на Михаила. — Это ты правда насчет ног на станции?
— Ну… да, — запинаясь ответил Михаил. — Может даже и показалось. Не обращай внимания, — сказал он ласково. — Никто нас не обидит, потому что никого нет. Все в порядке.
— Мне бы твой оптимизм, — вздохнул Лещь, притащил из соседней комнаты полосатый матрас, улегся около стеллажа и закрыл глаза.
Михаил посмотрел на товарищей. Яран громко сопел, и в такт дыханию топорщился и мягко разглаживался гребень на макушке. Под мощным спинным панцирем размеренно колыхались жабры и вздыхали, как кузнечные мехи. Лещь лежал в ужасно неудобной позе человека, которому только что свернули шею. Во сне он тихонько постанывал и иногда резко перекатывался на другой бок, с размаху ударяясь позвоночником в стеллаж, угрожающе раскачивая над собой книги. Михаил смотрел на них обоих. Это же было недавно, совсем недавно…
…Они долго брели по Великой трясине по колено в вязкой растительной жиже, и при каждом шаге ил под ногами прогибался, вжимая в глубину утонувшие большие листья, а по поверхности разбегались круги ряби, тяжело раскачивая ряску, пышные розовые кусты, из которых осторожно выглядывали болезненного вида улитки без раковин и дикие яркие лягушки. Корни цепко и крепко хватали за обувь, и у Михаила каждый раз замирало сердце, потому что впереди вот уже третий раз высовывался волосатый выпуклый глаз на голенастой ноге, похожей на перископ подводной лодки. Михаил ни разу в жизни не видел настоящего брюхонога, но Октар одно время все уши ему прожужжал, описывая глубинное чудовище. Он рассказывал ужасные вещи. Трясина имела несколько уровней, разгороженных толстыми пластами ила, листьев и прочей гнили, в которых все дальше от поверхности обитали «разные ужасные твари». Октар таинственным шепотом рассказывал, что брюхоноги набрасываются не сразу, они долго выслеживают жертву, заставляя вилять мелкую живность у ног и пугая, потом резко набрасываются из воды. Михаил не очень верил. Лучше один раз увидеть… А лучше вообще не увидеть.
