Вместо нее минут через пятнадцать в мастерскую шумно вошел Максим Зубенко. Размахнувшись, он швырнул в угол что-то напоминавшее обрубок толстого троса. Ашир даже присел. Он сразу же догадался, что каркас, который он сделал и на который не мог налюбоваться, Максим превратил в жгут из перекрученной проволоки.
— Брак хотите сплавить! А подумали, что делаете? — говорил Зубенко негромко, но с сердцем, почему-то обращаясь к Аширу на «вы». — Мало о нас говорят и пишут, хотите мину под меня подложить!
Ашир никому не собирался подкладывать мины. Он сам стоял будто на раскаленной сковороде, готовый сорваться с места и бежать, куда глаза глядят. Он не мог раскрыть рта, чтобы сказать слово в свое оправдание, и только стиснул зубы, отчего скулы у него обозначились еще резче. Федор же развел в стороны руки и бессмысленно моргал, глядя на Максима. Вдруг его осенила догадка:
— Это тридцать первый, а я еще подумал, откуда он взялся…
— Срамота! Максима Зубенко в глаза называют бракоделом. Что, у меня руки отсохли или не тем концом воткнуты?
Аширу было уже невмоготу молчать. Говорит, говорит этот Зубенко, а прямо не скажет. Ведь знает, что это он, Ашир, все натворил.
— Я виноват, один отвечать буду. Правильно?
Глаза у Ашира горели злой решимостью. Максим мигом перехватил этот взгляд и, сделав над собой усилие, спокойно ответил:
— На всех пятно ложится…
— Почему на всех, я один виноват, — упрямо твердил Ашир.
Максим недружелюбно смерил его с мог до головы пристальным взглядом.
— Не бери на себя, Ашир, лишнего, можешь надорваться!..
Буря так же быстро улеглась, как и налетела. Через час в шишельную вместо одного бракованного отнесли семь отличных каркасов. Среди них один был сделан руками Ашира. В забракованном каркасе оказался всего- навсего лишний кусочек проволоки. Он-то и испортил все дело.
— Недосмотрел…
Во втором каркасе лишнего уже ничего не было, но Ашир не мог успокоиться. Ему хотелось сделать что-нибудь необыкновенное, чтобы сразу забылась эта история.
Он ждал, что теперь скажет Максим, молчание которого начинало его тяготить. А Зубенко хмуро возился возле тисков. Его мускулистые руки и плечи выглядели словно отлитыми из бронзы, бугристая, раздвоенная глубокой канавкой спина чуть ли не закрывала собой окно во всю ширину. Но вот он повернулся к Аширу и сказал, казалось, вложив в слова всю свою недюжинную силу:
— Не в лишнем кусочке проволоки дело. Самовольничать в коллективе не надо. Я так понимаю!..
