Проснулся я позже всех. Дедушка лежал в своей кровати и тихо стонал. У него болела голова. Бабушка Хошадеде лечила его святой водой.
Это средство она приготовляла сама. Бабушка снимала со стены одну из икон, клала ее в миску с водой, несколько раз крестилась, затем вешала икону на место, а вода в миске после этого считалась святой.
— Долго ты спишь, Яро, — произнес дедушка довольно строго. — Нельзя в детстве столько спать — обленишься. А если обленишься — тогда пропал, совсем пропал.
— Меня не разбудили, — попробовал я оправдаться.
— Не разбудили? Хотели соседей на помощь звать да раздумали. Ох-ох!.. Голова болит, — застонал старик.
— Выпей еще святой воды. Господь велик, поможет, — предложила бабушка.
— Нет, больше не могу. Икона, наверное, грязная была, что-то живот начинает болеть...
— Господи, — подняла вверх руки бабушка, — не гневайся на старика, он очень темный человек!
Я принялся натягивать на себя холщовую рубаху и узкие шаровары из домотканого материала, а поверх них шерстяные гетры. Потом приступил к обуванию. Это было нелегкое дело. Чулок и носков мы зимой не носили. Нужно было на голые ноги натягивать чувяки, предварительно набив их до отказа травой, называемой цереква. Без этой спасительной травы ноги мерзли.
— Есть такие люди, дохтура называются, — заговорил дедушка, то и дело прерывая свою речь стонами. — Когда я был молодым, в Мингрелии видел дохтура. Он мне лекарство дал, и голова сразу перестала болеть. Вот это было лекарство!
— Пьяница какой-нибудь, — решила бабушка, накладывая дрова в очаг. — В Мингрелии все пьяницы... Они всех сванов обманывают и тебя обманули.
Я быстро помылся, съел кусок холодной лепешки и побежал во двор.
— Никому не говори, что орошал, — вдогонку предупредил дедушка, — засмеют.
Было солнечно и необычно тепло. Снег уже не хрустел под ногами, а сочно чавкал. С крыш падали капли.
На пороге сидела мать. Она грелась на солнце и вертела свою прялку. Около нее копалась Вера.
— Наконец-то, Яро! — укоризненно сказала мама и притянула меня к себе.
Я прижался к матери. От нее пахло свежими лепешками, дымом и еще чем-то несказанно родным.
— Возьми санки. Твои приятели уже давно на Свипфе. Смотри, снег тает.
— Значит, скот не погибнет? Сена теперь хватит? — обрадовался я.
— Теперь даже дети думают с нами вместе, — вздохнув, проговорила подошедшая к нам тетя Кетеван. — У всех одна забота...
— Думаю, что теперь скот не погибнет.
Мама посмотрела на сверкающие в лучах солнца заснеженные вершины гор и тяжело, очень тяжело вздохнула.
