Ольга всхлипнула в последний раз, судорожно вздохнула и умолкла. Джугаев залпом выпил второй стакан заварки с кипятком и высморкался.
"Ничего... молодая еще..." - краем уха выловил Десницкий из шепота "пятерочников". Чьи-то руки потянулись к кранику самовара. Рукав с пуговицей почтового ведомства метнулся к рассыпанному на полу сахару. Хлопнула пробка сидра.
- Давненько я хмельного не пивал!
- Будет вам, батенька! Это ж слезы, а не хмель! Вот у нас на Дону...
"Бежать! Непременно бежать!" - мелькнуло у Десницкого.
Ступеньки за дверью скрипнули, дверь приоткрылась и в комнату проскользнул Смирнов собственной персоной. Он кивнул Дулину, подошел к Джугаеву и что-то прошептал в его ухо.
Джугаев недовольно поднял голову и вопросительно взглянул на Смирнова.
Смирнов опять нагнулся над ухом семинариста, тут же отпрянул и поморщился - видно было, что шерсть на голове Джугаева неприятно щекотнула его лицо - потер кончик носа и снова что-то прошептал.
- Э-э-э-эшмахма дасцхвелос![18] - прорычал Джугаев.
Смирнов выпрямился и замер в выжидательной позе. Джугаев бросил в рот очередной кусок сахара, отхлебнул чай, громко глотнул, а затем снял ногу с краешка стула, на котором сидел Палачев-Монахов, сбросил сапог и принялся разматывать портянку.
Запахло сыром бри. Уже вполне оправившаяся Ольга встала и, громко стуча башмаками, вышла на лестницу.
Джугаев вытащил из портянки нож - большой и страшный, как у людоеда из "Мальчика-с-пальчика" в красочном базельском издании - и, не глядя, метнул его в пол. Нож на вершок вошел в широкую некрашеную доску и запел голосом разбитой гитары. Джугаев снял еще один слой портянки, под которым оказался шерстяной носок, извлек из носка ключ и, взглянув в глаза Смирнову, бросил ключ на стол.
Смирнов по-английски улыбнулся, подобрал ключ и направился к выходу.
- Постойте, Смирнов! - произнес Дулин. - Вы что же, не останетесь?
- Задержусь! - передумал вдруг Смирнов.
Десницкий выскользнул на лестницу. Ольга стояла там, сложив руки на груди. Она с ненавистью посмотрела на дверной проем и отвернулась к окошку, за которым садилось солнце.
- Куда ж нам плыть... - пробормотал Десницкий. При виде тонкой шеи, покрытой завитками русых волос, ему вдруг стало жаль Ольгу. Он осторожно положил ладонь на ее плечо.
- Сегодня или никогда - задумчиво прошептала Ольга.
- Что? - переспросил Десницкий.
Ольга резко обернулась:
- Ты еще ничего не понял?
- Нет - пробормотал Десницкий, хотя все он прекрасно понял, вернее, почувствовал - по холодку, который возник в его животе и начал ползти вверх, к сердцу.
