В Невском ему не нравилось многое. Во-первых, всякий полководец убийца. Чем больше душ погубил, тем пышнее слава. Еще в князе было противно то, как он перед ханом Батыем лебезил. Как вольнолюбивым новгородцам носы резал и глаза выкалывал. Наконец, как, возжелав воссесть на великое княжение, привел на Русь татарские полчища. Хорош защитник земли Русской! Но не роптать же на церковь. Раз Александр Ярославич канонизирован, да еще Бог знает сколько веков назад, значит, сочтен достойным. Сомнения неуместны. И тем не менее, всю свою жизнь Губкин сомневался. Потому и глаза сейчас опустил. Не говоря уж о том, что по-земному, по-человечьи обмер. Видно, не совсем еще избавился от суетных обыкновений.
Ведь это сам Александр Невский! Который в кино говорит: «Кто на нас с мечом пойдет»! И потом, как с ним разговаривать? Не по-древнему же! Все, что Губкин запомнил из старорусской речи, это школьное «Не лепо ли ны бяшет, братие, начяти старыми словесы». Или еще, из кино про Ивана Васильевича: «Боярыня ликом лепа, бровями союзна».
И случилось от этой последней мысли с Сашей ужасное, невообразимое. Он хихикнул.
Перепуганно, исподтишка взглянул на святого мужа и вдруг увидел, что тот тоже улыбается. Весело, легко.
«Бояться забудь, — услышал Губкин, хотя уста князя не шевельнулись. Как перед тем Ангел-Хранитель, святой обращался к нему без звуков, одной мыслью, так что все было понятно. Иногда попадались слова, которых нынче не употребляют, но и они пониманию не мешали. — Страх внизу остался. А что из-за моей святости сомневаешься, это правильно».
Оказывается, Невский слышит его мысли! Тут стало Губкину совсем совестно. Хотел он прощения попросить, но святой поднял правую ладонь (по-старинному длань десницы) — помолчи, мол.
«Уж как рвали меня бесы на воздушных мытарствах за тяжкие грехи мои! Не то что тебя. Чуть не на всех двадцати небесах клочья летели. До трех тысяч покровов с меня содрали, а только до кожи не добрались. Ты вот про мою земную жизнь многое знаешь. И счел про меня и злословное, и умное, и благоглупное. Скажи за что простились мне ужасные злодеяния мои?»
Святой по-прежнему взирал на Сашу с улыбкой.
— За Невскую битву, где вы ярла Биргера в лицо копьем ранили, — неуверенно ответил, тоже без участия рта, Губкин. — И за Ледовое побоище, где вы потопили множество немецких псов-рыцарей…
Князь вздохнул.
«Вот оно, земное мое наказание. Что славят меня в веках за ненадобное, а главного дела моего не помнят. Не было на Неве никакого ярла Биргера, а всего лишь горстка разбойников. А на Чудском озере рыцарей, по милости Божией, побито всего два десятка, да шестеро в плен взяты. Невелико было сражение».
