Катерина Михайловна зааплодировала этой тираде и попросила гостей перейти в гостиную.
— А что же вы, Алексей Алексеевич, такой угрюмый?.. Что с вами? — проговорила она, понижая голос. — Уж не влюбились ли вы, а?..
Венецкий вспыхнул до ушей, и Катерина Михайловна, усадив его возле себя, уж предвкушала удовольствие быть поверенной тайны сердца, чтоб иметь право утешить этого «неопытного юношу», но юноша как-то односложно отвечал на ее вопросы.
— Вы приезжайте ко мне запросто… Знаете ли, утром, Венецкий… У вас здесь никого нет, а я женщина немолодая, и если у вас горе, скажите его мне… Мы, женщины, умеем обращаться с чужим горем…
Она проговорила эти слова участливо и снова взглянула на Венецкого как-то так странно, что Венецкий отодвинулся и заметил:
— Я скоро еду на войну.
— Вы? Да ведь вы не хотели.
— Назначили…
— О бедный юноша! — прошептала Катерина Михайловна и пожалела, что с юношей нельзя будет пококетничать. — И скоро едете?
— Через три дня.
— Вы заедете проститься, и мы еще с вами поговорим, а теперь, извините, я вас оставлю… Надо занимать скучных гостей…
Венецкий прошел в кабинет, поздоровался с Распольевым, игравшим в карты, послушал и в кабинете все те же речи о сорванных взятках, о бедных солдатах и о том, что война очистит атмосферу, и уехал в первом часу, дав слово Катерине Михайловне непременно заехать к ней проститься.
Когда он приехал к Палкину я вошел в общую комнату, то застал Неручного, мрачно сидевшего за бутылкой пива…
Глава одиннадцатая
Алчущие
По соседству за отдельным столом пировали два господина, невольно обратившие на себя внимание Венецкого. Один из них, господин в статском платье, но смахивавший манерами на военного, громко разговаривал, энергично жестикулируя, с господином в интендантской форме. Перед ними стояло несколько пустых бутылок. Оба они находились в сильно возбужденном состоянии.
— Субъекты любопытные! — обронил доктор, указывая глазами на соседей. — И какие патриоты!
— Да… Ты брат, Бакшеев, счастливая скотина. Этакое место получил… Ведь там все золотом. Зо-ло-том! — говорил, заливаясь громким хохотом, статский господин, с каким-то особенным выражением произнося слово «золотом».
Венецкий взглянул на господина. Плотная фигура, красное энергичное лицо, длинные усы, эспаньолка и пара маленьких юрких глазок, бегавших беспокойно с предмета на предмет, не представляли большой привлекательности.
— Ну, уж ты, Дашкевич, и расписал! — кокетничал господин лет сорока, с пухлым, самым обыкновенным лицом, наливая стаканы. — Не Голконда
