— Слыхал я от старших, — устало сказал юный смерд, — будто русь это скуфь.
— То есть, скута — стрелки. Мы тоже их ветвь.
— Да? И боги у нас — этаких нету у прочих славян: Хорс да Семарг. К примеру, Карась, с кем вместе иду, — из Хорсовой веси, я — из Семарговой.
— Ну? Наши боги! Старые боги. Теперь — Христос, Уацилла, Из древних — Фальвар, Тутыр и Авсати. Хорс — он хороший и солнечный. Верно? Может, от Хорса ваше название, а? Хорс, аорсы — и Русь. Ну, а Семарг… идол такой. Три птицы в нем.
— И у нас он крылат.
— Выходит, урусы — аланских кровей.
Рассмеялись.
— Ты откуда? — спросил довольный Руслан. Бог с ними, с богами — человек попался хороший. — Как зовут?
— Урузмаг. Я в Тане пристал, хазарам служу. Не служил бы — старый Сароз, горемыка, мир его праху, — был у нас царь такой… назад лет сто пятьдесят — ха-ха! — помог, неразумный, аварам (по-вашему — обры) против хуннских последышей. Авары дальше ушли — и пропали, а булгары, хазары остались — и за алан, бедных, взялись.
— От Роси иду — слышу славянскую речь. А самих-то славян не видать. Кроме нас, неудачных.
— Погоди. Еще встретишь.
Сунул руку в суму переметную, грозный взор — на булгар; дернув щекой, подмигнул русичам — не убьют, обойдется, склонился и быстро вложил Руслану в ладонь белый дырчатый сыр.
— Хлеба нету. Готу тому что сказать?
— Пусть боле не лезет с поклонами.
— Ладно. — Отъехал.
…Сдружились, которые раньше, на родине, вовсе не знались или еле здоровались, даже насмерть враждовали. Чем шире растекался мир, куда их кинула судьба, тем теснее смыкались они — как пальцы сжимались в кулак.
Хлестнет кого буйный страж — звереют, зубами скрежещут. Прут плотной стеной на тугой, по-степному злобно свистящий ременный прут, — и страж, испуганно бранясь, спешит свернуть свою плеть. Осмелели пленные после Таны.
Чем дальше уводили русичей, тем ближе они сходились
И надо же в чертову пасть попасть, вдосталь отведать плетей, чтоб оценить крепость сдвинутых плеч. Будто там, на Руси, никак уж нельзя было бросить раздоры, друг друга чтить, уважать.
Глядишь, не очутились бы в чужих краях…
— Экая даль, — вздохнул Карась со смутной досадой: в ней и тоска по дому, и восхищение певучей необъятностью. Теперь он шагал в паре с Русланом.-
Сколько земли нетронутой, пустой. Распахать бы, засеять — горы зерна, милый мой, можно б насыпать. Вместо этих курганов постылых, — кивнул он на цепь замаячивших слева синих бугров. — Такую-то землю, жирную, сытую — и без толку держать, стадами топтать. Эх, дурачье.
