Инспектор приосанился.
— Мы всегда выполняем свой долг, — заявил он резко. — Но сейчас мы в затруднительном положении. Нельзя же основывать обвинение на одних только ваших показаниях.
— Моих и Тукарама. Этого достаточно. Он тоже был там и все видел. И не станет вам лгать. Он…
Что-то в поведении инспектора заставило Гьяна замолчать. Он взглянул в его глаза, пустые и непроницаемые, — и понял, что ничего не добьется.
— Посмотрим еще, что наговорит этот ваш Тиккарам.
— Тукарам, — поправил Гьян.
— Да, да, Тукарам. Посмотрим, будет ли он таким же… несокрушимым. Я заберу его в участок для допроса. Простая формальность, конечно.
Опасения Гьяна перешли теперь в испуг, у него замелькало в глазах.
— Не могли бы вы… быть может, вам удобнее допросить его прямо здесь, сейчас? — спросил Гьян глухим и, как ему самому показалось, дребезжащим голосом.
Инспектор замотал головой столь медленно и грустно, что можно было подумать: человек искренне сожалеет, что не в состоянии выполнить столь естественную просьбу.
— Нет, гораздо удобнее проделать это в участке, вдали… вдали от посторонних влияний. К тому же у нас там… у нас там более благоприятные условия.
— Я в самом деле не могу его отпустить… — начал Гьян. Ему пришлось остановиться, чтобы откашляться. — Я хочу сказать, он смотрит за волами. Фактически единственный слуга в доме. Он не может отлучиться. Без него мы беспомощны. Опять же волы… их надо кормить, поить… — Гьян заставил себя улыбнуться.
Инспектор, казалось, был чрезвычайно огорчен.
— Жаль, что он такой незаменимый. Но как мне поступить? В этих случаях предусмотрена определенная процедура. Когда мы разбираем какое-либо заявление, свидетель должен иметь возможность высказаться совершенно свободно, вне всякого воздействия. Все мы вынуждены терпеть подобные неудобства во имя правосудия, господин Талвар. Наступает день, когда правосудие предъявляет к человеку свои требования.
И он оскалился в улыбке, показав зубы и десны. Гьян сжал кулаки, чтобы инспектор не заметил, как у него дрожат руки.
— А вот и сигареты, — обрадовался инспектор. — Тьфу, я же просил две пачки, а вы притащили жестянку?
— Пачек не было. Только по пятьдесят штук, — ответил констебль.
— Про масала-пан не забыли, надеюсь?
Тукарам вернулся только на четвертый день. Он пробрался украдкой, через задний двор. Следов пытки не было видно на его теле, но он едва мог ходить. Он смотрел, как затравленное животное, большими, словно застывшими глазами. Тукарам даже посидел немножко, прежде чем Аджи заметила его, сгорбленного и жалкого. Страшное это было зрелище! Аджи подала ему чашку чаю и только потом позвала Гьяна.
