Вдруг он насторожился: в шуме пурги чуткие уши уловили поскрипывание снега под чьими-то шагами. Он подбежал к углу дома, опять вернулся к Сане. Может, он притворяется, может, сейчас скажет: «Чердыш, это ты?»— и потреплет его по шее? Но Саня ничего не сказал и не пошевелился. Почуяв неладное, Чердыш кинулся за угол, сразу очутившись в колючей пурге.
Мимо дома шла женщина, закутанная по глаза в большой платок. В руке у неё горел фонарь. Чердыш остановился в двух шагах, тявкнул. Женщина вздрогнула, тоже остановилась. Подняла фонарь, посветила. Чердыш снова тявкнул. Лаять он не умел, его отучили лаять, когда он был ещё щенком. Дело ездовой собаки ходить в упряжке, а не лаять. Но если бы он умел это делать, он бы рассказал женщине, что с его другом Саней и с девочками случилась беда.
Свет фонаря резанул по глазам, и Чердыш отвернулся. А потом побежал опять за дом, как бы зовя за собой. Женщина не поняла, пошла было дальше своей дорогой. Но Чердыш снова кинулся к ней. И опять — за дом. Женщина остановилась. Куда тянет её собака? И вдруг затревожилась: пурга, мало ли что могло случиться? И пошла следом за Чердышом.
Завернув за угол, она чуть не вскрикнула. Фонарь осветил сидевшую, прижавшись к стене, девочку. Она сначала даже не узнала Тину, старшую дочку соседей. Женщина бросилась к ней, стала тормошить. И тут увидела ещё двоих, маленьких. Она ткнула фонарь в снег, схватила Саню и Улю и бегом, спотыкаясь, взбежала на заснеженное крыльцо, что было сил забарабанила ногой в дверь.
— Вот, возле дома нашла их! — запыхавшись, сказала она отворившей дверь хозяйке. — Глянь, что с ними…
И побежала назад за Тиной.
…В избе было очень тепло, просто жарко. Пахло вяленой рыбой, невыделанными шкурками — всем таким для ребят приятным, домашним. Они полулежали на лавке, разомлевшие, слабые-слабые, а женщины старательно растирали салом их лица, руки. Кожу приятно, хоть и больно, кололо. Возле Тины хлопотала её мама — кто-то уже сбегал за ней.
— Беда-то какая! Как же это ты, дочка?! — всё приговаривала она.
— Вот уже и порозовели, — говорила женщина, — а то совсем белые были. Скажите спасибо вашей собаке, прямо заставила меня идти за собой! Ещё бы немного, и быть беде.
— Это Чердыш, — блаженно улыбнулся Саня, — он умный. И сильный, я на нём верхом ездил.
Потом они пили чай, горячий, сладкий-пресладкий, от него и в животе стало горячо, и тепло поползло по всему телу. Оно разморило, веки у ребят стали неудержимо слипаться, головы клониться. Они и чая-то не допили, свернулись калачиком на широкой лавке и крепко уснули, как провалились куда-то…
