-- Пускай его...
-- Нет, для ровного счета надо, -- ответил он, вытащил из чехла нож и кивнул Степанычу. Тот подогнал бот к самой льдине, и Генка выпрыгнул на нее.
Тюлень увидел Генку и нырнул в лунку с талой водой, но лунка, наверное, оказалась без выхода, и мне было слышно, как тюлень заметался по ней, поднимая брызги.
Генка ухватил его за ласты, выбросил на льдину и придавил сапогом. Это был серок -- одномесячный тюлененок. Он хрипел, открывая зубастую собачью пасть, и пытался укусить сапог. Генка наклонился, и тут я увидел, как тюлень приподнял голову и посмотрел, что Генка держит в руке...
Я отвернулся от них, не мог такое смотреть.
Минуту спустя Генка вскочил в бот.
-- Ну как? -- поинтересовался Степаныч, старшина бота.
-- Ушел... -- сказал Генка. -- Да черт с ним: я как раз вспомнил, что мне на неровные числа больше везет...
-- Правильно, -- поддакнул ему Степаныч. -- Все одно всех не возьмешь...
Мы направились к шхуне и выскочили на нее в тумане так неожиданно, что едва не врезались в борт с полного хода.
На палубе горело электричество. Уборщик делал нож из куска пилы: обрабатывал заготовку на точильном станке, то и дело погружая ее в ведро с водой. Нож дымился в его руке. Я крикнул ему, уборщик отложил нож и принял конец.
Уборщик был долговязый парень с большой плешивой головой, с кротким сиянием в глазах. У него был такой вид, что, кажется, только руку протяни, как он в нее тотчас рубль положит. На самом деле это был дурной человек. Я как-то видел его на боте: он прямо сатанел, когда брал в руки винтовку... Я бы не позавидовал его жене, но он вроде был холост.
-- Остальные еще не вернулись, -- сообщил он.
-- Вижу, -- ответил Генка.
-- А вы почему так рано? -- поинтересовался уборщик.
-- Жирно жить будешь, -- ответил ему Генка. -- И так сутками в море пропадаем...
Степаныч, кряхтя, перелез на палубу шхуны и включил лебедку. Мы заложили крюк за тросы, подняли бот до уровня планшира шхуны, и я стал выбрасывать шкуры на палубу. В трюме скопилось много тюленьей крови, Генка вывернул пробку, чтоб кровь выливалась; выбросил за борт пустой патронный ящик.
-- Ну что, Степаныч? -- спросил он.
-- Вздремну до обеда, может, спина отойдет, -- ответил тот, согнувшись, щупая поясницу.
-- Тогда мы вдвоем уйдем...
-- Но-но, не вольничать у меня! -- разволновался Степаныч.
-- Не боись, старшина! -- захохотал Генка.
Степаныч пошел к себе в каюту, а мы заглянули на камбуз. Повар сидел возле гудящей плиты и крутил транзистор. Это был пожилой человек с вечным ячменем на глазу, с широким, как у топорка, носом.
