— Она только что прилетела.
Досадные недоразумения в аэропорту заняли не так уж много времени; не прошло и получаса, как Сара успела добраться до такси, и вот она уже направляется домой.
— Belgrave Road, please, — говорит она водителю и называет номер дома, который мы, не желая вторгаться в частную жизнь, здесь приводить не будем. Еще полчаса или минут сорок — и можно окунуться в долгожданную ванну с мыльной пеной, шапкой поднимающейся до самого края, с ароматическими солями, ощутить запахи земляники и ванили, расслабляющие тело и бодрящие дух.
Такси проезжает мимо вокзала Виктории, где вечно кишит народ. На улице — множество недорогих отелей, на тротуарах столпотворение. Типично лондонский вид. Едва ли не перед каждым домом крошечный садик, фасад дома очерчен парой колонн, некоторые имитируют коринфский стиль, другие — дорический, в зависимости от вкуса владельца и замысла архитектора. Дома со столетней историей, явно викторианской эпохи. Большинство домов ухожены, и лишь изредка видны фасады скромные и непритязательные.
Такси подъезжает к дому в самом конце улицы. Сзади надвигается автомобиль с тонированными стеклами. Шофер лондонского кеба давит на тормоза так резко, что Сара едва не разбивает голову о стеклянную перегородку, разделяющую водителя и пассажира. Таксист яростно сигналит, вне себя от бешенства:
— Move on! — кричит он. — Get the fuck out of the way!
Водитель автомашины опускает окно, вытягивает шею в сторону такси, бормочет:
— Sorry, mate! — и заводит мотор.
Несколько мгновений спустя кеб останавливается у дома, где живет Сара. Шофер настолько любезен, что даже помогает донести вещи. В доме Сара замечает груду писем на полу — корреспонденция от сотрудников, неизбежные просроченные счета, реклама всевозможных форм и расцветок, и прочая ерунда, заниматься которой сейчас не хочется. Чемодан оставить на первом этаже; потом — в ванную. Сара открывает краны и блаженствует: наконец-то она дома.
А еще через несколько минут женщина лежит в наполненной ванне, вдыхая аромат меда и ванили. Земляничная соль закончилась, но эти средства ничуть не хуже; так же успокаивают, расслабляют, убаюкивают… И вот уже мрачный таможенник в аэропорту и неприятное происшествие с машиной позабыты, как дурной сон.
В прихожей, в самой середине кипы корреспонденции, виден край конверта, на котором можно разобрать имя отправителя: Вальдемар Фиренци.
О картине, которую разглядывает человек, можно говорить долго. В середине — инфанта Маргарита, по краям Изабелла Веласко и Августина Сармьенто, справа для зрителя — карлики, Мария Барбола и Николас Пертузато, попирающий стопой мастиффа. Далее, на темном фоне — донья Марселла-де-Уллоа в сопровождении неизвестного (странный факт — в ту эпоху художники редко помещали на полотна анонимных персонажей). Во всем должен быть свои смысл, и если личность персонажа не установлена, то, наверное, так захотел художник, изобразивший в левой стороне картины самого себя, тем самым войдя в историю вместе с величественными фигурами дона Филиппа Четвертого и донны Марианы в зеркале на заднем плане. Художник воспользовался своим правом на вечность, благодаря чему мы видим его полотно. Наконец, среди персонажей — королевский камердинер, дон Хосе Ньето Веласкес, стоящий у дверей. Превосходнейшая картина; впрочем, наш интерес вызван не ею, а человеком, разглядывающим шедевр. Скажем лишь, что преклонных лет сеньор созерцает полотно в зале номер три музея Прадо в Мадриде. Близится час закрытия, но посетитель как ни в чем не бывало любуется шедевром Веласкеса, одной из жемчужин коллекции.
