— Не угодно ли еще кому-нибудь из уважаемой публики убедиться в чудесах гипноза? Прошу вас не бояться, это совершенно неопасно… Может быть, вы? Или вы? Мадемуазель, прошу вас!..
Никто не выходил, очевидно, из опаски оказаться в нелепом положении на глазах у всех. Мариус пожевал губами, пребывая, казалось, в затруднении.
— Прошу вас, нет ничего страшного! Это просто фокус…
Из второго ряда, очевидно, после долгих уговоров полной дамы, верно, жены, поднялся немолодой флотский офицер с изрядной лысиной на всю голову и, шагнув на арену, громко заявил:
— Извольте, попробуйте проделать это со мною, но прошу учесть — едва ли у вас что-то выйдет!
— Возможно, — не стал спорить Мариус, склонив голову, верно прикидывая, что бы сделать со строптивцем. Жестом пригласив его занять место возле выхода, он поднял очки и впился во флотского офицера взглядом. Тот лишь улыбнулся и сказал:
— Вот видите, сударь, ничего у вас не выходит. Ничего у вас не выходит. Ничего у вас не выходит. Ничего у вас не выходит. Ничего у вас не выходит… — Он повторял эту фразу еще много раз, пока публика, наконец, не поняла, в чем соль следующей выходки Мариуса. Хохот стоял поистине гомерический, пузатая фигура офицера и впрямь была комична: глядя пустыми глазами куда-то внутрь себя, он повторял одно и то же, совершенно не слыша ничего вокруг. Мари-ус раскланялся, проделал над несчастным ту же операцию, что и над его предшественником, и легонько подтолкнул его на место. Флотский вздрогнул и, обернувшись к гипнотизеру, резко выпалил, к удовольствию всех зрителей:
— Вот видите, я же предупреждал, что ничего у вас не выходит!
Зал грохнул. Вспыхнул свет, представление окончилось, публика чинно направилась на выход, пропуская дам и старших чинами и возрастом вперед, посмеиваясь еще над проделками Мариуса. Смешавшись со всеми, я вышел наружу, дождался, пока все выйдут, и решительно направился назад. На арене и в зале никого уж не было, и я, озираясь, пробрался к служебному входу, задрапированному тяжелыми бархатными занавесями. Внутри деловито сновали какие-то люди, шталмейстер, прислонившись к пустой клетке, о чем-то говорил по-французски с Папашей Бо, деловито пронесся мимо Дюпре, безразлично скользнув по мне взглядом. Я проследовал дальше и, завидя приоткрытую дверь, заглянул внутрь — у зеркала спиною ко мне сидел Мариус, задумчиво глядя на свое отражение.
Казалось, он отрабатывал на себе свое же искусство, будучи погруженным в некий транс, чуть шевеля губами и никак не реагируя на мое появление. Увидев внезапно в зеркале мое отражение, он вздрогнул, и я с удовольствием увидел, как исказились под буйной неряшливой растительностью на лице его недвижимые ранее черты.
