Старец задвигался в постели.
— Слушайте, соколы, — сказал он, — откройте ящик с медной посудой! Подайте мне шкатулку с украшениями!
Белобрысик кинулся к ящику и быстро вынул из него большую медную шкатулку.
— Эта, дедушка? — спросил он, став на колени перед кроватью.
Радан медленно ощупал шкатулку. Он едва мог согнуть пальцы, чтобы взять её в руки. Слёзы навернулись на его глаза.
— Эта самая… эта самая! Помогите мне! Поставьте её около меня! Эх, время, времечко! Как ты быстро летишь! Сколько уже сомкнулось глаз! Бренность… человеческая!..
Он, по-видимому, забылся, гладя дрожащими пальцами свою шкатулку. Быть может, перед его взором проносились воспоминания, то дорогое каждому сердцу, что мы обозначаем безличным именем — прошедшее! Быть может, в этот миг перед ним раскрывалась книга минувших дней, в которой одна только человеческая память умеет читать и видеть, и он увлёкся её чтением. Если бы кто-нибудь мог видеть то, что в этот момент видел он, то перенёсся бы в мрачные дни полного превратностей прошлого рокового столетия и познакомился бы с нерадостной судьбой простого человека. Когда старик очнулся, он утёр влажный лоб, провёл рукой по волосам и с усилием сказал:
— Высыпьте всё, что там в шкатулке.
Белобрысик только этого и ждал. Он взял шкатулку из дрожащих рук старика, открыл крышку и опрокинул. По постели рассыпались десятки медных пластинок. На каждой из них было что-то написано.
— Что это? — спросил он.
— Подарок. Вам, дорогие мои соколы. На память о нашей встрече. Это песни, народные песни минувших веков. Не расспрашивайте, возьмите их. Найдётся кто-нибудь, кто объяснит вам, какая это ценность для нашего народа, для всего мира… только позовите… громко позовите… священную Веду… Веду Словену… Веда Словена живет!..
Голос его охрип от напряжения. Ему хотелось крикнуть громко, на весь мир, но он надрывно закашлялся и весь покраснел от удушливого кашля.
— Вы молоды… не знаете. Полвека назад вышла книга, нашумевшая во всем славянском мире. Учёные говорили, что народ, создавший такие песни — самый поэтический народ. Но позже, когда захотели эти песни прочитать и услышать, оказалось, что нельзя найти ни одной из них и нет больше ни одного народного поэта-песенника…
Радан перевёл дух и распухшим языком облизал пересохшие губы.
— Времени у меня мало… Дело в том, что… тот, кто писал о песнях, не сказал всей правды и не понял самих песен. Он слышал их у нас, но потом не решился… присочинил, исказил … Когда пришли ко мне, и этот самый Веркович
