Они переночевали в лесу под деревьями, и Мьонго разбудил их, когда в небе появились первые отблески ложной зари, отчего вокруг стало еще темнее.
Коломб немного проводил женщин и лесоруба. Впереди босиком, в старой рабочей одежде шагал Мьонго; он связал шнурки своих башмаков и перекинул ношу через плечо. За ним шли Люси и женщина-христианка, неся на голове винтовки — тяжелая ноша, казалось, не стоила особого напряжения их гибким телам и сильным, грациозным шеям. Им придется идти два-три дня; возможно, что какой-нибудь попутный фургон и подвезет их, но недалеко, ибо вязанку хвороста обычно не несут дальше, чем на расстояние в полдня ходьбы. На вершине длинного холма, откуда открывался вид на далекие окрестности Энонского леса, они остановились на отдых. Потом Коломб помог женщинам поднять вязанки и коснулся розовой ладони Люси. Еще долго на дороге слышались певучие слова прощания. В утренней прохладе, когда в ущельях причудливо клубился туман, а на горизонте прорезывался мутный, зловеще красный свет, Коломб почувствовал себя одиноким. У него появилась потребность увидеть своего отца и деда Но-Ингиля; ему хотелось бы повидать и Тома. Теперь его мысли об этом белом были ясны и просты, все подозрения исчезли. Коломб понимал, что его собственные поступки затемнили его рассудок, заставив видеть в Томе шпиона. Что бы он потерял, если бы пошел к нему и сообщил ему, что зулусы выбрали своей невестой смерть? Как затравленный дикий зверь, прижатый к краю пропасти, они не могут больше сделать ни шагу — это означало бы смерть, и им остается только самим броситься на преследователей. То, что происходит, — это примирение со смертью. Люди любят жизнь, им не хочется умирать; они смотрят в глаза своих детей, и их собственные обиды становятся маленькими, как давно пройденный холм.
Коломб почувствовал легкое головокружение и пошел медленнее, наблюдая, как сверкают первые лучи солнца в росистой траве. Он старался ни о чем не думать. Сердцебиение звоном отдавалось в ушах, и казалось, что сердце вот-вот выскочит из груди. Он страстно желал Люси. Ее отец… Почему Мьонго отдал ее, не потребовав выкупа? Все его объяснения правильны, но за ними скрывается что-то еще. Мьонго несет в себе раскаленное добела пламя, всегда готовое охватить все вокруг. Мьонго — мужчина до мозга костей, непокорный и гордый; он хотел, чтобы все люди и его собственная дочь разделяли его мечту о восстании, мечту, ставшую для него новым Иерусалимом.
