– Нет, это я, а не Гермес, – сказала на том конце провода Амбра – приходящая домработница Джулии.
– Я и тебя рада слышать, – ответила ей Джулия, которая всей душой была привязана к этой доброй и очень искренней женщине.
Они были ровесницами, но Амбра испытывала к Джулии не столько сестринские, сколько материнские чувства. Воинственная коммунистка, она всей душой была предана партии и безуспешно пыталась обратить Джулию в свою веру, приглашая на митинги и демонстрации. Своей семьи у нее не было, если не считать старенького отца, за которым она терпеливо ухаживала, и весь запас нерастраченной любви Амбра отдавала Джулии и Джорджо. Мальчика она любила, как родного сына, потому что помогала Джулии растить его с пеленок. Вечно что-то жующая толстуха, она была не по комплекции подвижной и живой. Всегда веселая, она умела заражать своей энергией окружающих.
– Я хотела узнать, как ты съездила, – сказала Амбра. – Да, чуть не забыла, в духовке тунец под соусом, разогрей и поешь. Ну что, перезахоронили твоего дедушку? Представляю, до чего это было торжественно! Как-никак знаменитый партизан.
– Да, очень торжественно. Все прошло хорошо. Спасибо за еду, ты мне не дашь умереть с голоду. Скажи, пока ты здесь была, никто не звонил?
– Никто. Ты ждала важного звонка?
– Нет, я так просто спросила. С наступающим тебя!
– Спасибо, Джулия! Тебе всего-всего хорошего, еще перезвонимся. – И Амбра повесила трубку.
Иногда Джулия не видела Гермеса целыми днями, но она знала, где его найти. Он мог звонить утром, когда был сломан телефон, Джулия не исключала такой возможности, однако от этого было не легче. Вроде бы сегодня и не понедельник, и не тринадцатое число, а день – хуже некуда. Как начался плохо, так и идет наперекосяк. Скорей бы уж он кончился, а с ним и этот год тоже.
Чтобы немного успокоиться, Джулия решила принять ванну. Горячая, приятно пахнущая бадусаном, вода доставила удовольствие, но успокоения не принесла. «Где ты, Гермес? – повторяла про себя Джулия как маленькая девочка, мечтая о том, чтобы он сейчас вошел в дом, и она бросилась бы в его объятия, ища защиты, тепла, любви. – Он должен вот-вот появиться, – твердила она, – он обещал, что Новый год мы встретим вместе».
Вытираясь после ванны, она задержала руку на груди, где выделялся еще свежий рубец; ей вдруг захотелось удостовериться, действительно ли под ним больше нет того твердого узелка, который Гермес обнаружил, когда они предавались любовным ласкам в парижской гостинице. Но пальцы, едва коснувшись рубца, сами отскочили в сторону – страх оказался сильней любопытства.
