— Слушай, Дженна…
Напряженность его пристального взгляда встряхнула ее.
— Не вижу, как я могу тебе помочь. Понимаю, что тебе нужен кто-то, кто бы это сделал. Кто-то — индеец, вставший на твою защиту перед Советом. Но я… — Он прижал ладонь к груди. — Я бы дал тебе хвалебную характеристику. Но я тебя совсем не знаю.
О, боже! Он отказывается. Страдание пригнуло ее к земле.
— Мне нужна не характеристика, Кэйдж. — Следует объясниться до конца. Разве на данном этапе что-то еще может ранить? — Я уже сказала, одна из причин, по которой Совет мне отказывает, — я белая. Другая в том, что я одинока.
Он недоуменно нахмурился. Дженна жалко вздохнула. Ему не понять. Придется сказать прямо.
— Мне нужен, — сказала она медленно и раздельно, — муж.
Кэйдж в изумлении таращился на стоящую перед ним женщину. Глазеть — это неприлично. Так давным-давно учили его родители. Но он не мог сдержаться. Прозвучавшее требование-предложение лишило его нужных слов и заставило забыть хорошие манеры.
— Ты решил, что я спятила, — сказала она. — Но знаешь, моя идея не такая уж ненормальная.
Спятила. Ненормальная. Отличные термины для описания ее предложений.
— Целыми неделями Совет использовал мою расовую принадлежность как предлог для отказов.
Нервничая, она то сжимала, то разжимала кулаки. Видно было, что даже не сознает этого.
— Я встречалась с ними на прошлой неделе. И они заявили, что, если я возьму девочку из Сломанного Лука и воспитаю в «белом мире», как они выразились, Лили потеряет связь со своим индейским прошлым, забудет, кто она и откуда. Я обещала, что такого не случится. Но они явно мне не поверили.
Взгляд Кэйджа блуждал по ее милому лицу. Тонкие черты — изящно изогнутые брови, густые ресницы, обрамляющие миндалевидные глаза, дерзкий маленький носик. Полуденное солнце подсвечивало каштановые волосы, отчего те вспыхивали золотистыми огоньками, их концы закручивались внутрь, падая на ее полную грудь.
Во рту внезапно пересохло. Кэйдж насупился. Последнее дело — стоять и таращиться на женские прелести. Он перевел взгляд на ее лицо, заметив теперь кроткие карие глаза. Под ними залегли темные круги — свидетельство многих бессонных ночей.
— Я наконец взвилась, — продолжала она. — Я напомнила им, что Лили наполовину белая. Сказала, что удерживать меня на расстоянии от племянницы лишь потому, что я белая, неверно.
Его брови взлетели вверх. По обычаю, решать, что верно, а что нет, было прерогативой Совета, а не того, кто стоял перед ним.
