– Не ведомо. Карты глядят меня насквозь, не задерживаясь. А проглядываются совсем мелкие – шентропа и мелюзга, от коих зубная боль и ушной зуд, одни еще мельтешатся взрослее этих телом, но разумением – те же промокашки. Я как раз в банках гадал, один шустренький – Ваш пришелец?
Арсений помолчал:
– Вы зря молодых да малых обделяете разумением. Вон кистеперые рыбы 200 миллионов лет назад тоже дуры-дурами, а плавники об грязные жидкие болота ободрали, мозоли набили и смогли на сушу выбраться. Всем нам, великим провидцам, оказались отцы-матери. А тоже мозгов было чуть…
– Не думаете ли, Арсений, что поодиночке сей подвиг совершили подвижные твари. Нет, выбирались кучливо, соблюдая порядок. Одному-то не выбраться, дражайший. Одному, не в группе – хана. И потом, хватанули, 200 мильонов. Да нынче особые прозорливцы на тыщу лет не загадывают. Солнце перевозбудилось от наших похабий, того и гляди – подавится в горячке. И на десять лет не загадываем – циклоны от нашей грязи свернули с маршрутов, ураганы посбесились, ледники плачут – и глядишь, тьфу, годик пробежал – и нет плесени на матушке голубой. Очень экология того-с! Так что в ближнем-то кругу – что у Вас с молодыми, затея? Поостереглись бы.
– Ничего сам не планирую. Плыву вдоль, – ответил географ.
– Вот оно самое забористое путешествие, самое потешное, – широко улыбнулся Кондратий. – Сам, когда был, обожал по ветру.
– Про дальний круг вещать будете? – спросил Арсений.
– Нет, – и Ильич перевернул атлас на белый форзац – Про это сами знаете, этот круг сами и чертите. Что мне с картами поперек хода ломиться – пустое дело. А коньячку-с, тяпнете? – любезно предложил он. – Где то на донышке плескалось.
Арсений поспешно отказался и совсем быстро вскоре отбыл из тусклого пристанища гадателя и психоэколога Кондратия Ильича. Старичок этот, а, впрочем, и не совсем старичок, как засохшая на лету летучая мышь, упавшая в паутины глухих углов темной пещеры и еще бьющая в конвульсиях прорицающими лапками, вызволил в ощущениях географа тревогу непомерной осведомленностью и непереносимым запахом умственного тлена. Изрядный каверзник, обиженный на мир забавный казуист или естественный, по годам и скопившимся обидам проклинатель времени – кто он?
Но мысли Арсения тут же улетели вперед, еще представилось вдруг, как к полуночи он откроет дверь, увидит за ней, за дверью, вновь пришедшую к нему женщину, стройную и строгую. " Ну что? – спросит женщина, оглядывая его с тоской и неприязнью. – Таскаешься все где-то, иллюзионист, Атлантиды осматриваешь? Все кормишь надеждами". – И швырнет ему в лицо какую-нибудь мелочь: сумочку или телефон. А Сеня откроет холодильник, где холодно и пусто. Поэтому географ еще с полчаса прокрутился в магазине, нюхая сыр, теребя подсунувшийся в руку окорок и заглядывая в кошелек.
