Чем-то неуловимо похожи между собой Горлов и Абрикосов. Только исход их драмы разный.
О «Частной жизни» мне частенько задавали вопрос: «Скажите, пожалуйста, как понять последнюю сцену, когда Абрикосова вызывают к министру, и он начинает судорожно одеваться, потом делает это все медленнее и медленнее, и наконец, замерев полуодетым, как бы задается немым вопросом: что же дальше? Пойдет он снова работать или нет?» И я всегда отвечал: «Не знаю, как он поступит, но в любом случае это будет другой человек. Человек, переживший трагическую перестройку своего внутреннего мира».
По этому же поводу я однажды получил примечательную записку: «Уважаемый товарищ Ульянов! Не тешьте себя иллюзией. Если Абрикосов пойдет работать, он должен будет подчиниться миру, в котором будет жить». Трезвая, резкая, но реальная записка. Тот, кто ее написал, вероятно, пережил и ощутил подобное. Да, очень трудно из-под пресса, формирующего человека-вин- тика, выскочить не винтиком. Но, наверное, легче тому, кто уже понял, что он и сам по себе что-то значит. Не потому, допустим, что он служит в министерстве, а потому, что он человек и «ничто человеческое ему не чуждо». Такому уже никогда не быть допен- сионным Абрикосовым.
И тут мне очень хочется сравнить Горлова и Абрикосова.
Вот танцует Горлов цыганочку, и танец — свидетельство того, что во времена молодые это был лихой, удалой человек, смело и безоглядно воевавший, умевший познавать жизнь во всей красе и со всеми ее крайностями.
А вот момент, когда Абрикосов уходит со своего поста. Он начинает разбирать сейф: одно надо оставить, другое, то, что принадлежит лично ему, можно забрать с собой. И вдруг средй вещей мелькает маленький бюст Сталина, ордена — и через эгиде- тали, которые замечательно точно продумал режиссер, сразу представляешь, в какую эпоху проходила жизнь Абрикосова, каким влиянием она подвергалась. Но также видно, что это была честная жизнь, безоглядно отданная работе, как жизнь Горлова была неразрывна с военной службой.
Возможно, самой интересной темой для искусства является процесс человеческого становления, как у Абрикосова, или падения, как у Горлова. На этих кривых можно выстроить и характерность, и образ и создать атмосферу, в которой жил человек, привнести ощущение каких-то давнишних завязей его натуры. Это показалось мне очень важным и нужным. А застывшие формы любого характера для актера как горькая оскомина!
Мне довольно часто доставались роли общественных лидеров и руководителей разного ранга. И когда в Театре Вахтангова приступили к постановке спектакля по пьесе Андрея Вейцлера и Александра Мишарина «День-деньской», мне также была поручена главная роль директора завода Игоря Петровича Друяно- ва. Перед началом работы я, естественно, прочел пьесу и… ужасно расстроился.
