Уберхорст содрогнулся.
— Что, герр Уберхорст?
— Я думаю, он…
— Лишил ее невинности?
Уберхорст кивнул и поправил пенсне, молча подтверждая предположение инспектора.
— Как вы думаете, почему фройляйн Лёвенштайн рассказывала вам об этом? Это ведь очень личное, не так ли?
— Может быть, ей тоже было одиноко.
Райнхард обдумал эту мысль. Возможно ли это? Что красавица Лёвенштайн и жалкий Уберхорст были в равной мере отдалены от других людей? Что они стали близкими друзьями? Райнхард записал в своем блокноте слова «одиночество» и «откровение» с тремя восклицательными знаками.
— А что было потом? После того, как она жила у дяди?
— Она убежала…
— Куда?
— Я не знаю.
— А как она жила?
— Она работала за гроши: убирала, выполняла поручения, а потом, наверное, работала в театре. Инспектор, то, что я…
— Да?
— То, что я только что рассказал вам о ее дяде… Она говорила мне это по секрету.
— Я понимаю.
— Все другие — Брукмюллер, Заборски, Хёльдерлины — ничего об этом не знают. Я был бы вам очень благодарен, если бы вы не обсуждали это с ними.
— Даю слово. Герр Уберхорст, когда фройляйн Лёвенштайн стала медиумом?
— У нее всегда были дар: она видела.
— Духов?
— Да.
— Хорошо. Скажите, когда она стала профессиональным медиумом?
— Она осознала свое призвание после того, как у нее было видение.
— Какое видение?
— Она говорила, что не может это описать. Как можно описать общение с бесконечным?
— Вы думаете, что она получила указания от высшей силы?
— Конечно.
— Понятно. — Без какой-либо паузы или подготовки Райнхард добавил: — Вы помните, что делали в среду вечером, герр Уберхорст?
— Да, — голос Уберхорста немного дрогнул.
— Где вы были?
— Пожалуйста, инспектор, я не хочу быть невежливым, но я уже говорил вашему помощнику, который…
Райнхард нахмурился, требуя от Уберхорста ответа.
— Я был здесь. Я живу наверху.
— Кто-нибудь может подтвердить ваши слова?
— Это не слова, инспектор. Я действительно был здесь… нет, у меня нет алиби — ко мне редко кто приходит.
Райнхард подошел к токарному станку, металлическая стружка, которой, как ковром, был укрыт пол, хрустела у него под ногами. Над станком висела гравюра меццотинто. Она не представляла художественной ценности — просто схематичное изображение какого-то механизма, части которого были обозначены буквами.
— Что это? — спросил Райнхард.
— Это чертеж замка с многоточечным запиранием, сконструированного Джеремией Чаббом. Он был запатентован в 1818 году. По-моему, настоящий шедевр.
