Новый мир, 2009 № 07 | страница 2
Да, кто она в самом деле?
А она — разговорились — вдова чернобыльца, почернелая, как омела.
Пара выкидышей. Наконец сумела.
Этого мужа не зазовут повесткой, не сбросят в реактор. После работы
Он приходит целым, играет в нарды с сыном, учит его давать сдачу
На вопрос: “Ну, и кто ты?” —
И твердить себе: “Не заплачу”.
И ведь не плачет. Всё у них по-бакински. Режим и блюда.
А ей и не надо блуда.
Москвичка в десятом колене, она трясется над этим смуглявым чадом,
Над невозможным чудом, почти еще непочатым!
Над улыбчивым этим галчонком, лечит его глаза, и вот отит, опрелость…
— Ну, скажи на милость, что ему дома-то не сиделось? —
Бабоньки охают про чернобыльца. — Да чего ж не сбёг-то?
— Ну, а Бог-то? —
Отвечает она вопросом, потом материт страну такую-сякую. —
Нет, я и сама предлагала ему отмазаться, не лезть под раздачу. —
И она начинает злиться: — Уперся — и ни в какую!
Долг перед родиной! Долг перед родиной! Не могу иначе!
* *
*
Месяц смертей заканчивается холодом и дождём.
Старуха старая жалуется на ноги,
До кухни медленно, до туалета бегом,
Телевизор и телефон. Смерть на пороге,
Но старуха не может дойти до двери.
Смерть пожимает плечами: приду попозже.
Она не была на улице, черт подери,
Года два, они там все умерли, боже, боже.
Старухе страшно, у нее диабет, как у Нонны,
Старухе жалко Пуговкина и Солженицына,
Сегодня ей позвонили, звали на похороны
Подруги, но куда ей, но как ей до Царицына…
Ей бы вон до окна и посмотреть на птиц и собак.
Главное, чтобы были ее дорогие
Кошки там, паучки… а она весь свой рак
Оперировала в молодости, аплодировала хирургия.
Если и есть чему болеть у нее теперь,
Так это ноги, тонкие, осыпающиеся трухою.
Диктор в трауре. Телефон звонит. Дверь
Грохочет. Промялся матрац под старухою.
— Ноги, ноги мои, — причитает старая, шлет в ляжку
Инъекцию, в следующий раз в живот,
Чередует пять раз на дню, пьет в затяжку
Цикорий и живет, живет.
* *
*
— Ну, вот, залезай на каталку, — сказала сестра, —
Какая погодка! Отходят последние воды.
Когда бы я знала про эти твои номера,
Взяла бы с тебя по двойному тарифу за роды.
Дождливый сентябрь на два пальца заполнил внизу
Немецкое кладбище, вал Госпитальный, Синичку.
— Лежи мне не рыпайся, скоро уже повезу,
Ну, льется и льется! Какую бы сделать затычку?
Четвертую тряпку она отжимает в горшок.
Глядит на пузатую, та говорит по мобиле.
У рожениц этих есть право на срочный звонок,
Покуда на третий этаж не спустили.
— Глядите на эту мокруху: она со своим