— Обыскалась тебя, Лукич! — задыхалась баба.
— Что случилось?
— Помоги! Выручи! Спасай! — подтолкнула мальца к Егору и взвыла:
— Глянь на моего мелкого! Совсем засранец, а уже матерится хуже мужика! Сил с ним нет! И ругала, и била его, в угол ставила, ничего не помогает. В детсаду сказали, что отчислят. Ну, куда его дену? Он всех подряд матом кроет!
— А я при чем? — развел руками Титов.
— Да ни при чем, но только ты сумеешь отучить Глебку! Тебя должен послушаться, больше никого не признает!
— Это правда, что мамка говорит? — спросил Егор мальчонку, тот во все глаза разглядывал Лукича.
— Куда с собой ни возьми, всюду опозорит! В магазин пришли, он на продавщицу матом. Та говорить разучилась мигом. В автобусе опозорил так, что, не доехав, выскочить пришлось. В цирк повела, сели в первом ряду, так мой змей так медведя назвал, что тот от удивления на жопу сел. А потом подошел к краю арены, да так рявкнул на моего засранца! И что думаешь, не испугал. Глеб его еще круче послал. Зрители уже не на медведя, на моего звереныша глазеют и хохочут, животы надрывают. Мелкий врубился, что его базар больше медведя понравился и постарался так, что зверь со сцены сбежал, сорвал номер. Тогда на арену выпустили львов. Дрессировщик думал, что их мой пацан испугается. Как бы ни так. Глеб льву рога показал. Ты представляешь? А у того три львицы, вместе с ним в одном номере! Ну, как выступать после такого, если сопливый шкет такое отмочил? Короче, выгнали нас с ним под хохот зрителей. Я реву, а Глебу полные карманы конфетами набили. Вот и докажи ему после всего, что материться нехорошо!
— А ну, пошли со мной! — взял Лукич мальчонку за руку.
— Иди ты..! — вырвал руку Глеб и добавил:
— Я с чужими дяхонами не кентуюсь! — прижался к Серафиме.
— А я конфет дам! — пообещал Лукич.
— А ты бить будешь? — спросил осторожно.
— Нет, не стану!
— За ухи драть и в угол ставить будешь?
— А у меня углов нет.
— А почему?
— Там кресла стоят!
— Ругать станешь, как мамка?
— Мы с тобой поговорим, как мужчина с мужчиной! Договорились?
Глеб молча сунул ручонку в ладонь Лукича и послушно пошел рядом.
Бабы замерли у двери. Пытались подслушать, о чем говорят мужики, но ни слова не доносилось из кабинета.
Серафима, побегав у двери коменданта, пошла на склад, давно хотела спросить уборщиц о фартуках, какие им были положены для работы. Но нужны ли они? Вот посудомойщицам в кафе — необходимы. Может поменять фартуки на полотенца или калоши,— думает баба и видит, что дверь в кабинет Егора приоткрыта. Она остановилась, сдерживая дыхание, прислушалась:
