Увидел впервые, но о каждом уже знал от товарищей.
Емельян и Клаша — молодожены. Здесь встретились, здесь и свадьбу сыграли. Емельян Михайлович состоял хранителем экспонатов при краеведческом музее, там же имел и квартиру.
— Прошу к нам! Сия кровать — обратите внимание, с панцирной сеткой! в вашем владении.
Да, это не нары!..
— Располагайтесь, товарищ Серго. Чувствуйте себя дома. Рассказывайте.
Рассказывать было о чем: и Ярославского, и Клашу, и еще одного из товарищей-большевиков, обосновавшегося в Якутске, — Николая Алексеевича Скрыпника — арестовали задолго до Пражской конференции. Теперь они жаждали узнать о ней и о Владимире Ильиче из первых рук.
Ох как по душе пришлось ему у Ярославских! Клаша, хоть моложе всего лет на пять, а выглядела совсем девочкой — курносая, круглолицая, сероглазая, улыбчивая. Не поверишь, что боевик, командир дружины, и на вечное поселение выслана, и четыре года каторги отбыла, и уже третий год, как в Якутии… Их дочурке, Марьянке-северянке, уже годик минул…
Рассказала однажды за чаем, как встретились они впервые с Емельяном.
— Наш арестантский паузок уже подплывал к Якутску. Мы, ссыльнопоселенки, высыпали на палубу, глядим во все глаза: берег грозный, тайга-бурелом… И вдруг из тайги к самому берегу, как леший, выходит этакий интеллигент — в белой рубашке, в пенсне, высокий, статный… А в руках у него огромный букет жарков. Размахнулся — и прямо на палубу, к моим ногам эти цветы… Оказалось — судьба. — Она счастливо засмеялась.
Как в сказке… А у Серго разве тоже не как в сказке? Наверное, всегда счастье приходит так…
Его паузок приткнулся к пристани Якутска в середине июня. Серго застал лето в самом разгаре. Не ожидал, что оно здесь такое щедрое — стремится за два месяца одарить людей, истосковавшихся по солнцу, сразу всем: и жарой, и разнотравьем, и смолистым дурманом. Но даже и тридцатиградусный дневной зной в силах растопить вечную мерзлоту разве что на два аршина в глубину, а ночами на стеблях все равно оседал иней. Зато какими живыми коврами устилались луговины, как щедро всплескивали рыбой бесчисленные озера и речки!..
Первой мыслью его было конечно же — бежать.
— Это надо очень хорошо обдумать, не ты такой первый ретивый, сдерживали его товарищи. — Вверх по Лене на веслах? Далеко не уйдешь… Спуститься к Ледовитому океану? А дальше куда? Закует льдом. Пешком по тайге и тундре, тысячи и тысячи, верст без продовольствия и оружия?..
Да, не он первый жаждал побега. И до него мастерили большие лодки, был даже план захвата парохода, курсировавшего по реке. Ссыльный писатель Короленко тоже хотел — вниз по Лене, к Охотскому морю…
