Мы потянулись за Леной на летное поле. Перед бескрылым бипланом (очень символично!) она нас выстроила в шеренгу по одному, распределив по росту и весу. Я оказался первым. Мне это крайне не понравилось.
— По команде руководителя вы заходите в самолет, в колонну по одному, начиная с самых легких (заходим!), рассаживаемся. Колени вместе, в сторону выхода под углом сорок пять градусов (это чтобы не мешать друг другу и оставить проход для выпускающего, салон узкий), плотнее друг к другу, еще плотнее. Смотрим на выпускающего инструктора…
Пока Лена рассказывала об алгоритме наших действий, я, сидящий в неудобном кресле и в не удобном положении ближе всех к страшной двери, понял, что из самолета есть только один выход.
— … если кто-то почувствует себя плохо или не сможет совершить прыжок, инструктор переводит его в кабину пилота, где он и остается до приземления…
Самолет садится на поле, розовые от пережитых ощущений, мои друзья сдают купола, обмениваются впечатлениями, меня выводит пилот… Я вспотел от этой живописной картины, которую только что сам и нарисовал. Нет, только один выход! Я даже забыл, что решил завтра не прыгать!
— … ждете звукового сигнала. Но действия производите только по команде инструктора…
— а если я не услышу сигнала или команды? — Квакин был глух на одно ухо, отит — последствие рыбалки или охоты.
— Услышите, — Лена хитро прищурилась, — услышите.
Потом мы старательно прыгали из мертвого самолета на пожелтевшую за лето траву, держа при этом ноги строго по инструкции вместе, правую руку на воображаемом кольце, а левую — на такой же, воображаемой, лямке. Стукаясь подошвами кроссовок об грунт, я решал, пить завтра с утра «феназепам», или нет, поможет, или нет. Решил не пить — вдруг лекарство притупит внимание, и я наделаю роковых ошибок. Я забыл, что завтра не хочу прыгать!
— Молодцы! — похвалила нас Лена, — а теперь — получать шлемы, ботинки, купола и подгонять снаряжение.
Когда меня навьючили парашютными мешками, натянули каску, передавив горло ремешком и, затянули все лямки, центр переживаний переместился в область солнечного сплетения, кроме нарастающего страха появилась боязнь асфиксии, я тяжело дышал, потел, криво скалился братьям и сестрам по добровольному несчастью.
— Они еще за это деньги берут! — прошипел кто-то из нашей группы.
— а мы, дураки, даем, — добавил Квакин, пытаясь без ущерба для равновесия поднять с пола жуткие ботинки, выданные на складе. В двух парашютах (запасной на животе, основной — за спиной) он напоминал ниндзю-черепашку из одноименного мультика. Только не такого ловкого. Маленький шлем выдавил его упитанные щеки в сторону носа. Я невольно засмеялся.
